Войти
Текст
отзывы: 0 | рейтинг: 0
Нобелиат
Сергей Александрович Трахимёнок
Широко известный «в узких кругах» писатель Крамор получает странное предложение от издателя Замятина стать нобелевским лауреатом по литературе. Не особенно веря в эту затею, Крамор подписывает договор на реализацию проекта. Параллельно развивается другая линия романа, в которой следователь Юнаков расследует уголовное дело по факту убийства тренера по единоборствам и угроз жителям одного из микрорайонов Минска от неких троглов. Неожиданно для всех эти линии тесно переплетаются.
Кто такие троглы? Найдет ли Юнаков убийцу, станет ли Крамор нобелевским лауреатом, вы узнаете, дочитав роман до конца.
Сергей Трахимёнок
Нобелиат
Роман
© Трахимёнок С., 2022
© Оформление. ОДО «Издательство “Четыре четверти”», 2022
Двери камеры захлопнулись за Крамором с приглушенным лязгом, и он мысленно отметил, что лязг этот похож на звук капкана. Однако тут же его испорченный литературным ремеслом ум отметил, что это слишком банальное сравнение и, видимо, многие сидельцы, впервые попав в тюремную камеру, думали точно так же, а значит, мысли эти не являются оригинальными и не могут использоваться писателем-профессионалом.
Он прошел на середину камеры и огляделся. Интерьер оказался настолько аскетичным, что для его описания хватило десятка слов. Справа и слева были двухъярусные нары, сваренные из металлических уголков, в пространство между ними вставлены деревянные некрашеные доски. Слева от входа – примитивный унитаз, что-то вроде углубления в цементном полу со старым чугунным сливным бачком, а справа – раковина с краником на полудюймовой водопроводной трубе.
Достопримечательностью помещения было окно, рама которого находилась за решеткой. Но не это привлекло внимание. Мало ли зарешеченных окон в городе. Это почти полностью было закрыто железным коробом.
Крамор не в лесу рос и понимал назначение такого короба: детство прошло в небольшом городке на тридцать тысяч жителей, где сидел каждый четвертый мужчина, а каждый третий малолетка стремился попасть в колонию как можно раньше. Потому что только она могла дать путевку в криминальный мир уголовных авторитетов, ибо в никакой другой слой общества эти мальчишки в силу своего воспитания пройти не могли, во-первых, и незнания ничего о других социальных слоях, во-вторых.
Короб не позволял задержанным переговариваться друг с другом, а главное, перебрасывать или передавать через окна записки, а также предметы, запрещенные в тюрьме.
Мужчина сел на нижние нары и еще раз огляделся. Однако новый ракурс не прибавил ничего нового. Между тем шок от случившегося понемногу отпускал, и в голову пришла оригинальная, как он полагал, мысль. Поднялся с нар, подошел к дверям и постучал. Почти сразу услышал шаги, кто-то остановился за дверью, открылась кормушка, и ленивый голос контролера произнес.
– Чё надо?
– А постельные принадлежности?
– Суточным не положено.
– А я суточный?
– Будешь им, – был ответ, и кормушка захлопнулась.
– А можно на «вы»? – спросил Крамор.
– Можно, – ответил голос, приглушенный толстой дверью, – но не нужно.
– Логично, – произнес задержанный, походил какое- то время по камере и вновь уселся на нары. – Да, твою мать, – произнес он, – сходил за пивом…
Впрочем, за пивом он, как герой известного анекдота, не ходил, а вышел прогуляться по городу без всякой цели. Так поступал много раз в своей жизни в надежде встретить что-нибудь заранее не запланированное, а потому оригинальное, то, что может пригодиться при написании очередного опуса.
И сегодня сие свершилось, но ничуть не порадовало. На площади Якуба Коласа возле памятника классику белорусской литературы стояла небольшая группа людей и слушала разглагольствования оратора, которые сводились в основном к некоему обещанию расправиться от Белостока до Смоленска с некими холуями.
Чуть поодаль от этой группы стояла толпа побольше, как догадался Крамор, это были любопытствующие.
И чего было не остаться среди последних? Нет, он преодолел пространство, отделяющее зевак от участников, остановился рядом с парнем в желтой куртке и стал слушать оратора. Стало интересно, кто же входит в состав так называемых холуев и как с ними будут расправляться те, кто к этому призывал.
Автобус с ОМОНом подъехал бесшумно, и, так как Крамор оказался крайним, причем в прямом и переносном смысле этого слова, в салон попал первым, несмотря на попытки объяснить ребятам в черных масках, что он всего лишь любопытствующий.
Парень в желтой куртке очутился на сиденье рядом, и это было хорошо. Сидячие места быстро закончились, всех остальных омоновцы довольно жестко усаживали на пол.
– Что произошло? – спросил Крамор парня в желтой куртке.
Но тот приложил палец к губам и кивнул в сторону стража порядка, который возвышался в проходе салона над сидящими на полу задержанными, как великан над карликами. Мало этого, грозил Крамору дубинкой.
– Они не любят, когда переговариваются, – шепотом произнес парень, когда омоновец отвернулся.
Стало понятно, что парень в такой ситуации не первый раз.
Потом была поездка по городу, унизительная процедура досмотра и установления личности и, наконец, камера.
Посидев немного, Крамор улегся на нары, подложив руки под голову.
Как такое могло случиться, почему он, никогда не проявляющий ранее интереса к политическим митингам, шествиям, пикетам, вдруг оказался в центре одного из них и, мало того, был задержан как активный участник, о чем заявил сотрудник милиции, оформлявший задержание.
Впрочем, теплилась надежда что кто-то другой, более компетентный, разберется со всем этим или, того лучше, повезут на суд и там, конечно, поймут, что он не участник акции, а просто зевака, проходивший мимо и задержавшийся около митингующих дольше обычного.
Затем попытался представить себя на собрании, где в центре за столом сидит председательствующий и ведет процесс. Но из-за того, что никогда не был на реальных судебных заседаниях, у него это не получилось.
Зато в воображении мгновенно возникла картинка, где действительно был председательский стол, за которым сидел старый судья, в цивильном костюме, а на руках его были белые перчатки с длинными раструбами.
– А давайте выслушаем обвиняемого, – сказал судья, – и только потом повесим, ибо если повесим его сразу, то не сможем выслушать.
Взрыв угодливого хохота последовал за столь пошлой шуткой. Судья удовлетворенно хмыкнул.
– Итак, – произнес он, – как вы оказались в месте проведения несанкционированного митинга?
– Господин судья, – сказал Крамор.
– Зовите меня – Ваша честь.
– Ваша честь, я оказался там совершенно случайно, проходил мимо и заинтересовался тем, что там происходило.
– И что же, по вашему мнению, там происходило?
– Ваша честь, я так и не понял…
– Все ясно, – произнес судья, – обвиняемый не желает признавать очевидный факт и пытается ввести суд в заблуждение… Шанс, который был предоставлен, он не использовал…
Раздался звук открывающейся кормушки, и голос контролера произнес:
– Днем лежать запрещено. На первый раз… прощаю. Крамор понял, чего от него хотят, сел на нары, и кормушка тотчас захлопнулась.
Возвращаться к проигрыванию ситуации в суде не хотелось, тем более это был суд восемнадцатого века, который воспроизводился на основе знаний Крамора о ситуации, сложившейся тогда в будущих Соединенных Штатах Америки.
Знания европейцев о том периоде колонизации сводятся в основном к тому, что в Америку в большом количестве свозили из Африки рабов, которые нуждались в управлении. Белое же население Европы не торопилось ехать за океан в необжитые земли, вдобавок населенные воинственными индейцами. И тогда во многих портах Англии раз в две недели трюмы кораблей принимали тех, кто отбывал срок в тюрьмах за совершение преступлений. По прибытии в Америку каторжанам уменьшали сроки, а освободившимся давали участок земли и рабов. Так своеобразно формировалась судебная система Штатов. Кто мог осуществлять правосудие над бывшими преступниками? Только тот, кто пользовался авторитетом среди себе подобных. Итак, если уж правосудие вершили бывшие уголовные авторитеты, то что говорить о тех, кто занимался розыском. Это были отъявленные головорезы, правда, находящиеся на стороне формирующегося государства.
Но все же первые уже тогда отличались от последних неким лоском, соблюдением процедуры рассмотрения дел, а также пресловутыми белыми перчатками с раструбами, которые помогали скрывать каторжные клейма.
Размышления Крамора прервал звук проворачиваемого в скважине ключа.
Двери открылись, и контролер, стоящий в проеме, произнес:
– К вам посетитель…
ТРОГЛЫ
В огромной пещере, посередине которой горел костер, сидел старик по имени Торо. Он смотрел на огонь, время от времени брал палку из груды наломанного хвороста и бросал в костер. Приятное тепло распространялось вокруг и доходило во все закоулки пещеры, женский и детский закуток, место, где спали подростки рода, которых уже отлучили от мамок, но не произвели в мужчины. И мужская, где на самом высоком месте спал вождь, а рядом находилась одна из жен.
Пещера принадлежала первому роду племени троглов, его вождем и одновременно вождем всего племени был огромный и сильный самец по имени Барх.
Мимо Торо к выходу из пещеры прошли четверо воинов, чтобы сменить тех, кто охранял вход в пещеру снаружи.
Торо подбросил в огонь еще несколько веток.
Сергей Александрович Трахимёнок
Широко известный «в узких кругах» писатель Крамор получает странное предложение от издателя Замятина стать нобелевским лауреатом по литературе. Не особенно веря в эту затею, Крамор подписывает договор на реализацию проекта. Параллельно развивается другая линия романа, в которой следователь Юнаков расследует уголовное дело по факту убийства тренера по единоборствам и угроз жителям одного из микрорайонов Минска от неких троглов. Неожиданно для всех эти линии тесно переплетаются.
Кто такие троглы? Найдет ли Юнаков убийцу, станет ли Крамор нобелевским лауреатом, вы узнаете, дочитав роман до конца.
Сергей Трахимёнок
Нобелиат
Роман
© Трахимёнок С., 2022
© Оформление. ОДО «Издательство “Четыре четверти”», 2022
Двери камеры захлопнулись за Крамором с приглушенным лязгом, и он мысленно отметил, что лязг этот похож на звук капкана. Однако тут же его испорченный литературным ремеслом ум отметил, что это слишком банальное сравнение и, видимо, многие сидельцы, впервые попав в тюремную камеру, думали точно так же, а значит, мысли эти не являются оригинальными и не могут использоваться писателем-профессионалом.
Он прошел на середину камеры и огляделся. Интерьер оказался настолько аскетичным, что для его описания хватило десятка слов. Справа и слева были двухъярусные нары, сваренные из металлических уголков, в пространство между ними вставлены деревянные некрашеные доски. Слева от входа – примитивный унитаз, что-то вроде углубления в цементном полу со старым чугунным сливным бачком, а справа – раковина с краником на полудюймовой водопроводной трубе.
Достопримечательностью помещения было окно, рама которого находилась за решеткой. Но не это привлекло внимание. Мало ли зарешеченных окон в городе. Это почти полностью было закрыто железным коробом.
Крамор не в лесу рос и понимал назначение такого короба: детство прошло в небольшом городке на тридцать тысяч жителей, где сидел каждый четвертый мужчина, а каждый третий малолетка стремился попасть в колонию как можно раньше. Потому что только она могла дать путевку в криминальный мир уголовных авторитетов, ибо в никакой другой слой общества эти мальчишки в силу своего воспитания пройти не могли, во-первых, и незнания ничего о других социальных слоях, во-вторых.
Короб не позволял задержанным переговариваться друг с другом, а главное, перебрасывать или передавать через окна записки, а также предметы, запрещенные в тюрьме.
Мужчина сел на нижние нары и еще раз огляделся. Однако новый ракурс не прибавил ничего нового. Между тем шок от случившегося понемногу отпускал, и в голову пришла оригинальная, как он полагал, мысль. Поднялся с нар, подошел к дверям и постучал. Почти сразу услышал шаги, кто-то остановился за дверью, открылась кормушка, и ленивый голос контролера произнес.
– Чё надо?
– А постельные принадлежности?
– Суточным не положено.
– А я суточный?
– Будешь им, – был ответ, и кормушка захлопнулась.
– А можно на «вы»? – спросил Крамор.
– Можно, – ответил голос, приглушенный толстой дверью, – но не нужно.
– Логично, – произнес задержанный, походил какое- то время по камере и вновь уселся на нары. – Да, твою мать, – произнес он, – сходил за пивом…
Впрочем, за пивом он, как герой известного анекдота, не ходил, а вышел прогуляться по городу без всякой цели. Так поступал много раз в своей жизни в надежде встретить что-нибудь заранее не запланированное, а потому оригинальное, то, что может пригодиться при написании очередного опуса.
И сегодня сие свершилось, но ничуть не порадовало. На площади Якуба Коласа возле памятника классику белорусской литературы стояла небольшая группа людей и слушала разглагольствования оратора, которые сводились в основном к некоему обещанию расправиться от Белостока до Смоленска с некими холуями.
Чуть поодаль от этой группы стояла толпа побольше, как догадался Крамор, это были любопытствующие.
И чего было не остаться среди последних? Нет, он преодолел пространство, отделяющее зевак от участников, остановился рядом с парнем в желтой куртке и стал слушать оратора. Стало интересно, кто же входит в состав так называемых холуев и как с ними будут расправляться те, кто к этому призывал.
Автобус с ОМОНом подъехал бесшумно, и, так как Крамор оказался крайним, причем в прямом и переносном смысле этого слова, в салон попал первым, несмотря на попытки объяснить ребятам в черных масках, что он всего лишь любопытствующий.
Парень в желтой куртке очутился на сиденье рядом, и это было хорошо. Сидячие места быстро закончились, всех остальных омоновцы довольно жестко усаживали на пол.
– Что произошло? – спросил Крамор парня в желтой куртке.
Но тот приложил палец к губам и кивнул в сторону стража порядка, который возвышался в проходе салона над сидящими на полу задержанными, как великан над карликами. Мало этого, грозил Крамору дубинкой.
– Они не любят, когда переговариваются, – шепотом произнес парень, когда омоновец отвернулся.
Стало понятно, что парень в такой ситуации не первый раз.
Потом была поездка по городу, унизительная процедура досмотра и установления личности и, наконец, камера.
Посидев немного, Крамор улегся на нары, подложив руки под голову.
Как такое могло случиться, почему он, никогда не проявляющий ранее интереса к политическим митингам, шествиям, пикетам, вдруг оказался в центре одного из них и, мало того, был задержан как активный участник, о чем заявил сотрудник милиции, оформлявший задержание.
Впрочем, теплилась надежда что кто-то другой, более компетентный, разберется со всем этим или, того лучше, повезут на суд и там, конечно, поймут, что он не участник акции, а просто зевака, проходивший мимо и задержавшийся около митингующих дольше обычного.
Затем попытался представить себя на собрании, где в центре за столом сидит председательствующий и ведет процесс. Но из-за того, что никогда не был на реальных судебных заседаниях, у него это не получилось.
Зато в воображении мгновенно возникла картинка, где действительно был председательский стол, за которым сидел старый судья, в цивильном костюме, а на руках его были белые перчатки с длинными раструбами.
– А давайте выслушаем обвиняемого, – сказал судья, – и только потом повесим, ибо если повесим его сразу, то не сможем выслушать.
Взрыв угодливого хохота последовал за столь пошлой шуткой. Судья удовлетворенно хмыкнул.
– Итак, – произнес он, – как вы оказались в месте проведения несанкционированного митинга?
– Господин судья, – сказал Крамор.
– Зовите меня – Ваша честь.
– Ваша честь, я оказался там совершенно случайно, проходил мимо и заинтересовался тем, что там происходило.
– И что же, по вашему мнению, там происходило?
– Ваша честь, я так и не понял…
– Все ясно, – произнес судья, – обвиняемый не желает признавать очевидный факт и пытается ввести суд в заблуждение… Шанс, который был предоставлен, он не использовал…
Раздался звук открывающейся кормушки, и голос контролера произнес:
– Днем лежать запрещено. На первый раз… прощаю. Крамор понял, чего от него хотят, сел на нары, и кормушка тотчас захлопнулась.
Возвращаться к проигрыванию ситуации в суде не хотелось, тем более это был суд восемнадцатого века, который воспроизводился на основе знаний Крамора о ситуации, сложившейся тогда в будущих Соединенных Штатах Америки.
Знания европейцев о том периоде колонизации сводятся в основном к тому, что в Америку в большом количестве свозили из Африки рабов, которые нуждались в управлении. Белое же население Европы не торопилось ехать за океан в необжитые земли, вдобавок населенные воинственными индейцами. И тогда во многих портах Англии раз в две недели трюмы кораблей принимали тех, кто отбывал срок в тюрьмах за совершение преступлений. По прибытии в Америку каторжанам уменьшали сроки, а освободившимся давали участок земли и рабов. Так своеобразно формировалась судебная система Штатов. Кто мог осуществлять правосудие над бывшими преступниками? Только тот, кто пользовался авторитетом среди себе подобных. Итак, если уж правосудие вершили бывшие уголовные авторитеты, то что говорить о тех, кто занимался розыском. Это были отъявленные головорезы, правда, находящиеся на стороне формирующегося государства.
Но все же первые уже тогда отличались от последних неким лоском, соблюдением процедуры рассмотрения дел, а также пресловутыми белыми перчатками с раструбами, которые помогали скрывать каторжные клейма.
Размышления Крамора прервал звук проворачиваемого в скважине ключа.
Двери открылись, и контролер, стоящий в проеме, произнес:
– К вам посетитель…
ТРОГЛЫ
В огромной пещере, посередине которой горел костер, сидел старик по имени Торо. Он смотрел на огонь, время от времени брал палку из груды наломанного хвороста и бросал в костер. Приятное тепло распространялось вокруг и доходило во все закоулки пещеры, женский и детский закуток, место, где спали подростки рода, которых уже отлучили от мамок, но не произвели в мужчины. И мужская, где на самом высоком месте спал вождь, а рядом находилась одна из жен.
Пещера принадлежала первому роду племени троглов, его вождем и одновременно вождем всего племени был огромный и сильный самец по имени Барх.
Мимо Торо к выходу из пещеры прошли четверо воинов, чтобы сменить тех, кто охранял вход в пещеру снаружи.
Торо подбросил в огонь еще несколько веток.
Другие книги автора:
Популярные книги
