Войти
Текст
отзывы: 0 | рейтинг: 0
Шикотан – последний форпост государства
Володимир Шарапов
Летом 1993 года Анна Журавлева вместе с друзьями в составе студенческого стройотряда попадает на Шикотан. Местный паренек по прозвищу Луха становится их проводником. Во время захватывающего путешествия вокруг острова Анна едва не погибает в подводном туннеле и оказывается в бывших японских катакомбах, где хранятся большие запасы оружия и боеприпасов. Там она узнает, что Луха, чей дед героически погиб во время Курильской десантной операции, вместе со своими товарищами намерен использовать этот арсенал для защиты родного острова, чтобы помешать планам продажных политиков и военных передать его Японии. Содержит нецензурную брань.
Володимир Шарапов
Шикотан – последний форпост государства
Предисловие
В конце декабря 2018 года мне позвонила старинная приятельница Аня, физик-ядерщик из моего родного новосибирского Академгородка. По трагической интонации ее приглушенного голоса я сразу почувствовал, что случилась какая-то большая беда.
– Володя, – сказала она после короткого приветствия, – наш Луха погиб…
Я почувствовал, что Аня едва сдерживается, чтобы не разрыдаться.
Луху я никогда не видел, но был немало наслышан о нем из ее рассказов. Они подружились в 1993 году на Шикотане, куда Аня поехала в составе студенческого стройотряда работать на рыбоконсервном заводе в Малокурильске.
Через пару минут я уже знал, как произошла трагедия. В пять часов утра на трассе Владивосток – Находка на одном из перевалов колесо уазика Лухи угодило в яму, и машину выбросило с обледенелой дороги вниз на обочину; падая, она перевернулась и затем загорелась. У Лухи не было ни единого шанса…
Я отлично помню эту сложную трассу, которую, если не ошибаюсь, после войны строили пленные японцы.
В 1990 году я проходил срочную службу неподалеку от «Техаса». Так в советское время в народе называли небольшой закрытый городок Тихоокеанск, где находилась база ВМФ. Барак нашей роты стоял на вершине сопки. Оттуда хорошо было видно бухту. Время от времени над нею по ночам кружилась пара вертолетов с яркими прожекторами, обращенными к морю. В их ослепительном свете внизу вырисовывались хищные очертания атомной подводной лодки и авианесущего крейсера, название которого за давностью лет я уже позабыл.
По своим делам мы регулярно мотались в служебном фургоне по той злосчастной трассе и как минимум пару раз в неделю наблюдали перевернутые большегрузы или разбитые в хлам японские иномарки. Особенно опасной дорога становилась зимой. Во время буранов и гололеда ее всегда перекрывали сразу в нескольких местах, потому что в непогоду по скользкому асфальту забраться на перевал без цепей на колесах было практически невозможно, а спуск вниз на фуре превращался в настоящее самоубийство.
Аня попросила опубликовать несколько тетрадей ее студенческих дневников, в которых она описывала свои приключения с Лухой на острове Шикотан в конце лета 1993 года. От меня главным образом требовалось изменить имена большинства живых свидетелей той давнишней истории и заретушировать некоторые географические подробности месторасположений подземных сооружений, оставленных японцами. Там до сих пор в целости и сохранности хранятся огромные запасы оружия, боеприпасов, ГСМ, бронетехники и даже один самолет-камикадзе, стоящий в полной боевой готовности на вырубленной в сопке взлетной полосе. Необходимо, впрочем, сказать, что вследствие катастрофического землетрясения 1994 года все входы в катакомбы были завалены и попасть в них теперь практически невозможно. Так, под обломками обрушившейся скалы оказался погребен туннель, предназначенный для захода подводной лодки в подземный док. Как вы сами скоро поймете, данное сооружение сыграло ключевую роль во всей этой истории.
Аня сказала мне – и я с ней полностью солидарен, – что было бы несправедливо не рассказать людям о человеке, для которого мало кому известный крошечный клочок суши на самом краю нашей огромной Державы стал последним форпостом. Вместе со своими друзьями Луха решил сражаться за Шикотан до последнего вздоха и до последнего патрона, в то время как московские временщики и предатели тайно готовились отдать остров Японии, так же, как незадолго до этого колоссальный по размеру континентальный шельф Берингова моря отдали США, а русский город-герой Севастополь – Украине.
– Будь другом, сделай это для меня, – попросила моя приятельница. – Сама я не могу без слез думать о Лухе, и если снова погружусь в воспоминания о тех днях, то не уверена, что захочу дальше жить, когда его уже нет на свете… Кроме того, мои записи довольно сумбурные и часто чересчур эмоциональные, поэтому я не хочу, чтобы они были опубликованы без литературной обработки.
Разумеется, я выполнил ее просьбу и теперь надеюсь, что память об этом, простом и надежном, как АК-47, русском парне уже никогда не канет в Лету.
(г. Новосибирск, Академгородок, январь, 2019 г.)
Стройотряд
Как-то в школе на уроке русского языка нам дали задание написать сочинение на тему, кем бы мы хотели стать, когда повзрослеем. Потом это все вслух зачитывалось. Мальчишки – кто бы сомневался! – хотели стать военными летчиками, милиционерами, пожарными, моряками, космонавтами и геологами-первопроходцами. Девочки представляли себя в роли известных артисток, балерин, врачей, художников, музыкантов и парикмахеров. Признаться, мечты парней мне нравились куда больше. Правда, я безумно люблю танцевать и была бы не прочь превратиться в знаменитую оперную певицу. Но с моими-то кривыми ногами и большим носом…
«Балерины рано ложатся!» – в моей голове часто звучит скороговорка, которую придумала однажды моя мама, видимо, желая внушить мне, своей пятилетней дочери, что если я хочу стать балериной, то надо обязательно ложиться вовремя Т. е. до того, как по телевизору начнется какой-нибудь из ее любимых, бесконечных и таких же нудных, как прямая Евклида, сериалов вроде «Санта-Барбары» или «Богатые тоже плачут». Если очень быстро и долго повторять эту скороговорку, то у тебя обязательно в итоге получится: «Барелины лано рожатся». Дико смешно – умереть не встать!
Когда училка зачитывала мое сочинение, почти все откровенно зевали.
– Журавлева, ну ты отмочила! – восхищенно прошептал мне в ухо сосед по парте Димка Ершов.
И он был единственный из всего класса, кто меня тогда понял. Отец Димки нередко брал его с собой в поселок Краснообск в гости к своему близкому другу, изобретателю первого в мире гравилета, Виктору Гребенникову. Именно его научные труды я собиралась использовать при создании своего собственного космического аппарата. Димка мне тогда все уши прожужжал про летающую антигравитационную платформу дяди Вити. Вместе со своим отцом парень собирался воспроизвести ее у себя на даче следующим летом, втайне от мамы и еще какого-то непонятного, но, по-видимому, ужасно злого и всемогущего КГБ.
В школьном сочинении я написала о том, что обязательно стану большим ученым и создам космический двигатель, основанный на еще неизвестных науке физических принципах. Что я докажу возможность сверхсветовых перемещений с учетом новых знаний об истинных пространствах, геометрию которых мне удастся открыть. Когда это произойдет, всем сразу станет очевидно, что геометрия Лобачевского – лишь частный случай Большой Общей Теории n-мерного множества квазипараллельных пространств Журавлевой (КПЖ).
Ну и конечно, в своей письменной работе я упомянула труды Виктора Гребенникова. Изучая однажды под микроскопом необычайно сложную ячеистую структуру пластинок хитинового покрова жуков некого вида, он собирался положить одну из них на другую, точно такую же. Неожиданно пластинка вырвалась из его пинцета и зависла в воздухе… Так был открыт неизвестный доселе эффект природной антигравитации (ЭПА), используемый этими жуками. Я писала, что собираюсь применить открытый и описанный Гребенниковым эффект полостных структур (ЭПС) в своем корабле для защиты космонавтов от огромных перегрузок, которые будут возникать при разгоне до близсветовых скоростей. Я тогда не стала уточнять, что хочу построить космический корабль только для того, чтобы втайне ото всех в какое-нибудь прекрасное утро совершенно одной, ну или, может быть, с Димкой Ершовым, навсегда улететь с Земли. Мы бы отправились на поиски далекой Звезды, вокруг которой кружится Прекрасная Планета, где совсем нет людей. Именно поэтому там испокон веков царят мир и спокойствие, а в лексиконе местных обитателей отсутствуют такие понятия, как война, агрессия, зависть и жестокость.
Став взрослее и поступив на физфак НГУ, я, конечно, оставила в прошлом свои наивные детские фантазии о постройке космического корабля. Хуже того, я окончательно смирилась с тем, что Прекрасная Планета так и останется для меня недосягаемой. Теперь мне просто хотелось поселиться и найти работу где-нибудь на краю земли на забытой богом и, главное, людьми метеорологической станции, где на тысячи километров вокруг простираются вечные полярные льды. И чтобы нигде ни единой живой души! Или еще лучше – стать смотрителем маяка. Маяк этот должен был находиться на необитаемом острове посреди океана. И если бы на горизонте вдруг появился заблудший корабль – особенно, если это корабль какого-то дрянного сказочного принца под своими вечно-алыми парусами, – я бы послала ему короткий световой сигнал всего из трех предложений: «Эй, там, на борту! Держитесь от моего острова подальше, если не хотите переломать все кости. Здесь повсюду лишь подводные рифы и скалы и нет ни одного прохода для вашей грязной посудины». Что самое удивительное, моя мечта пожить на острове, где есть с маяк, однажды исполнилась.
После окончания второго курса я собиралась поехать в составе студенческого стройотряда на Камчатку, заниматься там обработкой рыбы. Скорее всего, именно так бы все и произошло, если бы не моя одногруппница и самая близкая подруга Вика Рубинова. У нее есть парень Илья, учившийся тогда на четвертом курсе в НЭТИ. Он предложил Вике место в его стройотряде, который в конце лета должен был отправиться на Курильские острова. Вика рассказала мне про эту идею и попросила совета, куда ей все-таки лучше поехать: на Камчатку или на Курилы. Конечно, она могла бы и не интересоваться моим мнением. Но Вика у нас такая. Она любит советоваться, особенно с парнями, хотя в итоге всегда все делает по-своему. Я иногда даже думаю, что это сознательный психологический ход с ее стороны. Парням ведь страшно нравится, когда девушки обращаются к ним с какой-нибудь не слишком замысловатой просьбой, тем более, такие красивые, как моя Вика. С Викой вообще все очень сложно и одновременно – просто. Если бы я хорошо разбиралась в психологии, то обязательно бы написала про нее целую книжку – все бы зачитывались. Уж я-то знаю!
– На Камчатку наши каждый год ездят, и она от нас никуда не денется, – начала я ее убеждать. – А Курилы вообще, говорят, скоро японцам отдадут; они там понаставят свои военные базы и никого к себе не будут пускать. Однозначно нужно ехать на Курилы, пока есть такая возможность.
– Я и сама так думаю, но родители меня активно отговаривают. Они сильно переживают, что там сейчас неспокойно; в смысле сейсмическая активность большая, страшное захолустье, куча всякого непонятного народу. Ну и все такое.
– Вика, – торжественно говорю я, – тебе в феврале стукнуло девятнадцать. Еще немного, и наша молодость окончательно пройдет: на следующий год тебе и мне будет по целых двадцать лет! Твой Илья утверждает, что в Средние века в Европе женщины в тридцать считались уже глубокими старухами. Поэтому, если что, умрешь молодой и красивой.
– Мммдяя, увидеть Курилы – и умереть… Как это должно быть романтично! – томным голосом произнесла Вика и вдруг предложила:
– Анют, а ты не хочешь со мной? Раз мне все одно помирать, так уж лучше за компанию вместе со своей самой близкой подругой.
– Ой, Вика, я была бы просто счастлива! – запрыгала я от радости. – Но разве это возможно?
– Не парься. Илья все уладит, – легкомысленно улыбнулась Вика.
И ее Илья действительно все уладил. В конце июля мы всей нашей дружной развеселой студенческой толпой уже мчались на поезде Новосибирск – Владивосток. Из Владика был короткий перелет до Южно-Сахалинска, затем – переезд в порт города Корсаков, откуда ночью мы на маленьком пароходике отчалили в сторону островов Малой Курильской гряды.
Почти все время нашего небольшого плавания море сильно штормило. Бедный кораблик нещадно болтало, поэтому лишь пару раз я отважилась выбраться на палубу. Долго находиться там было совершенно невозможно: холодные порывы ветра и ледяные брызги сгоняли всех зевак обратно в трюм. Я воспринимала непогоду как личную обиду. Это было мое первое в жизни плавание на настоящем корабле по великому Тихому океану. Так хотелось медитировать, глядя на уходящие за горизонт волны, вдыхать полной грудью терпкий морской воздух. А вместо этого пришлось торчать в каюте и, лежа на койке, дремать под непрерывную болтанку – вверх и вниз, вверх и вниз.
Погода сменилась лишь тогда, когда под крики чаек и сопровождаемые стайкой дружелюбных дельфинов мы вошли в Малокурильскую бухту. Все пассажиры, утомленные качкой, оживленно высыпали на палубу. Нам открылся восхитительный вид на остров. На небе не было ни единой тучи. Водная гладь большой бухты была спокойна и сверкала в лучах солнца, стоявшего в зените. На левой стороне бухты располагалась база пограничников, где у причала я насчитала пару военных катеров и одно белоснежное японское кавасаки, конфискованное у японских браконьеров. Как я впоследствии узнала, эти рыболовные шхуны пограничники потом за вознаграждение возвращали бывшим владельцам.
Мы причалили прямо к пристани: бухта здесь очень глубокая, на всех остальных островах корабли вынуждены бросать якоря на большом удалении от берега. На земле нас уже встречало местное начальство, видимо, радостно потирая руки, подобно американским работорговцам, встречающим переполненные суда с африканскими рабами. Что ж, по своей сути почти так оно и было.
Нас расселили в одноэтажных бараках, располагавшихся неподалеку от рыбоконсервного завода на небольшой сопке. Мальчиков и девочек разместили отдельно по двум баракам. Там был еще и третий, но его под завязку набили наемными рабочими. Они приехали сюда с самых разных уголков Советского Союза, который к тому времени уже безнадежно разошелся по всем своим пятнадцати швам. Мы с Викой разместились в одной комнате. Каким-то чудом к нам больше никого не подселили, хотя во всех остальных комнатах было по четыре человека. Но чему тут удивляться – Вика вообще по жизни необыкновенно везучая. Не то что я.
Сейчас, всего лишь полгода спустя после тех незабываемых приключений, что мне пришлось пережить на этом крошечном и прекрасном острове, я с трудом вспоминаю скучные подробности, относящиеся к работе на консервном заводике. Хотя большая часть моего пребывания на Шикотане прошла именно в этом убогом месте, где нам приходилось работать и ночью, и днем в две смены, иногда по 10 часов в сутки, с редкими выходными.
Нас с Викой определили в бригаду разделки. Всю рабочую смену мы с другими девчонками стояли по обеим сторонам длинного железного стола и непрерывно, как бездушные автоматы, потрошили дохлую сайру, а затем кидали тушки в желоб, находившийся посреди стола. Дальше тушки своим ходом под струей воды стекали вниз в другой желоб, который вел в варочный цех. За нашим столом желоб делал резкий поворот на девяносто градусов. На нем все время происходили заторы. Быстро скапливающаяся гора рыбы переваливала через края желоба и падала на каменный пол. Поэтому у поворота поставили Изю Рабиновича, друга и одногруппника Ильи. Он держал деревянное весло и проталкивал им непослушную сайру, чтобы она там не скапливалась. Все мы быстро насквозь пропитались противным рыбным запахом, который невозможно было смыть с себя в душе после смены. Впрочем, уже через неделю мы настолько к нему привыкли, что вовсе перестали замечать; даже Вика, ненавидящая сырую рыбу, уже брезгливо не морщилась. Человек вообще быстро ко всему привыкает.
Островитяне мужского пола всех возрастов, похоже, только и ждали, когда привезут очередную партию студентов. На следующий же день в наши бараки началось настоящее паломничество. В целом, местное население, с которым мне пришлось столкнуться, оказалось вполне сносным и не слишком навязчивым. Правда, как, впрочем, и везде, порой попадались и полные отморозки. Илья однажды рассказал нам с Викой о позднем визите в его барак какого-то огромного роста сержанта-контрактника с местной погранзаставы, настолько пьяного, что он едва держался на ногах. Контрактник почему-то решил, что Илья тут самый главный сутенер и долго уговаривал дать ему на ночь «телку» за два ящика красной икры и мешок красной рыбы. После целого часа безрезультатных переговоров незваный гость наконец отстал и поперся в поселок. Илья решил его проводить, чтобы убедиться, что тот вдруг не вернется и не вломится в наш женский барак. На одной из улочек Малокурильска контрактник подошел к окну жилого барака и постучался в окошко:
– Нина, открой!
Из темноты раздался сонный женский голос, призывающий его идти куда подальше. Контрактник, однако, зашел в коридор и остановился перед дверью, где жила эта Нина. Даже не пытаясь постучать, он просто надавил на дверь, и та вместе с вырванными петлями плашмя грохнулась на пол. Илья, который стоял в коридоре, увидел, как в темноте с койки вскочила молодая женщина в одной белой сорочке. Контрактник схватил ее обеими руками за талию и повалил на пол. Опасаясь грубо вмешиваться в чужую личную жизнь, Илья постучал в дверь, расположенную напротив. Оттуда вышел мужчина средних лет, с бородкой и в маленьких круглых очках. Илья узнал в нем инженера с нашего завода.
– Вы не знаете этого товарища? – показал Илья на контрактника, который вяло боролся с несчастной дамой своего сердца. – Как-то он не очень вежливо постучался…
Инженер посмотрел на них через выломанный дверной проем и лишь досадливо махнул рукой:
– Все нормально, парень. Не в первый раз. Иди спать. Сами разберутся.
Во всей этой истории Илью больше всего поразил факт падения двери от одного несильного толчка. Он разузнал потом, как такое могло произойти. Оказалось, что местный сырой климат очень благоприятен для мелких древесных жучков, которые за многие годы превратили деревянные постройки острова в настоящую труху. Бывали случаи, когда в жилых домах рушились перекрытия вторых этажей, и люди буквально падали на головы соседей, живущих под ними. Наши бараки были одноэтажными – хотя бы это немного утешало. После случившегося я всерьез опасалась, что на меня обрушится потолок вместе с крышей. Да и Вика переживала не меньше.
– Давай, Анют, – сказала она мне несколько дней спустя, – мы с тобой завещания на всякий случай напишем. Мало ли что. Если потолок вдруг на нас рухнет, то будет уже поздно.
– Давай, – говорю. – Когда будем писать?
– Сегодня вечером после смены. Заодно позовем наших мальчиков для моральной поддержки, если ты не против.
– Отлично! – сказала я. – Правда, у меня нет ничего такого ценного, и я совершенно не знаю, что и кому оставить после своей трагической гибели.
– У меня тоже нет ничего, – сказала Вика. – Но это и не главное. Напишем, что мы всех любим и не хотим никого винить в нашей смерти.
Вика молодец! Всегда найдет правильный выход в сложной ситуации. Когда тебя терзает какой-то страх, нет ничего лучше, чем обратить все в шутку, чтобы от него избавиться. Мне бы ее находчивость.
Сказано – сделано. В тот же вечер у нас в комнате собралась вся наша дружеская тусовка. Кроме меня и Вики, были еще Илья, Изя да один местный паренек по кличке Луха, с которым они недавно подружились. Луха учился в Южно-Сахалинске, а летние каникулы проводил дома. На мой взгляд, он был нереально красив: выше среднего роста, крепко сложенный, с мужественным лицом, голубоглазый и со светлыми волосами. Мне бросились в глаза его большие руки, поэтому я удивилась, когда он начал играть на гитаре, которую принес с собой, – казалось, что такими крупными пальцами невозможно зажимать струны на ладах.
Стол мы с Викой предусмотрительно накрыли заранее. Хотя «накрыли» – это звучит слишком громко. Шиковать особо не приходилось. Хлеб, консервы из сайры и морской капусты, черный чай – вот и все деликатесы.
Когда мы расселись, Луха неожиданно достал откуда-то из-за пазухи бутылку водки и водрузил ее посреди стола. Меня это покоробило. Я физически не выношу пьяных. Но потом он запел песню «Осень» группы «ДДТ», и я позабыла обо всем на свете.
Что такое осень – это небо,
Плачущее небо под ногами.
Володимир Шарапов
Летом 1993 года Анна Журавлева вместе с друзьями в составе студенческого стройотряда попадает на Шикотан. Местный паренек по прозвищу Луха становится их проводником. Во время захватывающего путешествия вокруг острова Анна едва не погибает в подводном туннеле и оказывается в бывших японских катакомбах, где хранятся большие запасы оружия и боеприпасов. Там она узнает, что Луха, чей дед героически погиб во время Курильской десантной операции, вместе со своими товарищами намерен использовать этот арсенал для защиты родного острова, чтобы помешать планам продажных политиков и военных передать его Японии. Содержит нецензурную брань.
Володимир Шарапов
Шикотан – последний форпост государства
Предисловие
В конце декабря 2018 года мне позвонила старинная приятельница Аня, физик-ядерщик из моего родного новосибирского Академгородка. По трагической интонации ее приглушенного голоса я сразу почувствовал, что случилась какая-то большая беда.
– Володя, – сказала она после короткого приветствия, – наш Луха погиб…
Я почувствовал, что Аня едва сдерживается, чтобы не разрыдаться.
Луху я никогда не видел, но был немало наслышан о нем из ее рассказов. Они подружились в 1993 году на Шикотане, куда Аня поехала в составе студенческого стройотряда работать на рыбоконсервном заводе в Малокурильске.
Через пару минут я уже знал, как произошла трагедия. В пять часов утра на трассе Владивосток – Находка на одном из перевалов колесо уазика Лухи угодило в яму, и машину выбросило с обледенелой дороги вниз на обочину; падая, она перевернулась и затем загорелась. У Лухи не было ни единого шанса…
Я отлично помню эту сложную трассу, которую, если не ошибаюсь, после войны строили пленные японцы.
В 1990 году я проходил срочную службу неподалеку от «Техаса». Так в советское время в народе называли небольшой закрытый городок Тихоокеанск, где находилась база ВМФ. Барак нашей роты стоял на вершине сопки. Оттуда хорошо было видно бухту. Время от времени над нею по ночам кружилась пара вертолетов с яркими прожекторами, обращенными к морю. В их ослепительном свете внизу вырисовывались хищные очертания атомной подводной лодки и авианесущего крейсера, название которого за давностью лет я уже позабыл.
По своим делам мы регулярно мотались в служебном фургоне по той злосчастной трассе и как минимум пару раз в неделю наблюдали перевернутые большегрузы или разбитые в хлам японские иномарки. Особенно опасной дорога становилась зимой. Во время буранов и гололеда ее всегда перекрывали сразу в нескольких местах, потому что в непогоду по скользкому асфальту забраться на перевал без цепей на колесах было практически невозможно, а спуск вниз на фуре превращался в настоящее самоубийство.
Аня попросила опубликовать несколько тетрадей ее студенческих дневников, в которых она описывала свои приключения с Лухой на острове Шикотан в конце лета 1993 года. От меня главным образом требовалось изменить имена большинства живых свидетелей той давнишней истории и заретушировать некоторые географические подробности месторасположений подземных сооружений, оставленных японцами. Там до сих пор в целости и сохранности хранятся огромные запасы оружия, боеприпасов, ГСМ, бронетехники и даже один самолет-камикадзе, стоящий в полной боевой готовности на вырубленной в сопке взлетной полосе. Необходимо, впрочем, сказать, что вследствие катастрофического землетрясения 1994 года все входы в катакомбы были завалены и попасть в них теперь практически невозможно. Так, под обломками обрушившейся скалы оказался погребен туннель, предназначенный для захода подводной лодки в подземный док. Как вы сами скоро поймете, данное сооружение сыграло ключевую роль во всей этой истории.
Аня сказала мне – и я с ней полностью солидарен, – что было бы несправедливо не рассказать людям о человеке, для которого мало кому известный крошечный клочок суши на самом краю нашей огромной Державы стал последним форпостом. Вместе со своими друзьями Луха решил сражаться за Шикотан до последнего вздоха и до последнего патрона, в то время как московские временщики и предатели тайно готовились отдать остров Японии, так же, как незадолго до этого колоссальный по размеру континентальный шельф Берингова моря отдали США, а русский город-герой Севастополь – Украине.
– Будь другом, сделай это для меня, – попросила моя приятельница. – Сама я не могу без слез думать о Лухе, и если снова погружусь в воспоминания о тех днях, то не уверена, что захочу дальше жить, когда его уже нет на свете… Кроме того, мои записи довольно сумбурные и часто чересчур эмоциональные, поэтому я не хочу, чтобы они были опубликованы без литературной обработки.
Разумеется, я выполнил ее просьбу и теперь надеюсь, что память об этом, простом и надежном, как АК-47, русском парне уже никогда не канет в Лету.
(г. Новосибирск, Академгородок, январь, 2019 г.)
Стройотряд
Как-то в школе на уроке русского языка нам дали задание написать сочинение на тему, кем бы мы хотели стать, когда повзрослеем. Потом это все вслух зачитывалось. Мальчишки – кто бы сомневался! – хотели стать военными летчиками, милиционерами, пожарными, моряками, космонавтами и геологами-первопроходцами. Девочки представляли себя в роли известных артисток, балерин, врачей, художников, музыкантов и парикмахеров. Признаться, мечты парней мне нравились куда больше. Правда, я безумно люблю танцевать и была бы не прочь превратиться в знаменитую оперную певицу. Но с моими-то кривыми ногами и большим носом…
«Балерины рано ложатся!» – в моей голове часто звучит скороговорка, которую придумала однажды моя мама, видимо, желая внушить мне, своей пятилетней дочери, что если я хочу стать балериной, то надо обязательно ложиться вовремя Т. е. до того, как по телевизору начнется какой-нибудь из ее любимых, бесконечных и таких же нудных, как прямая Евклида, сериалов вроде «Санта-Барбары» или «Богатые тоже плачут». Если очень быстро и долго повторять эту скороговорку, то у тебя обязательно в итоге получится: «Барелины лано рожатся». Дико смешно – умереть не встать!
Когда училка зачитывала мое сочинение, почти все откровенно зевали.
– Журавлева, ну ты отмочила! – восхищенно прошептал мне в ухо сосед по парте Димка Ершов.
И он был единственный из всего класса, кто меня тогда понял. Отец Димки нередко брал его с собой в поселок Краснообск в гости к своему близкому другу, изобретателю первого в мире гравилета, Виктору Гребенникову. Именно его научные труды я собиралась использовать при создании своего собственного космического аппарата. Димка мне тогда все уши прожужжал про летающую антигравитационную платформу дяди Вити. Вместе со своим отцом парень собирался воспроизвести ее у себя на даче следующим летом, втайне от мамы и еще какого-то непонятного, но, по-видимому, ужасно злого и всемогущего КГБ.
В школьном сочинении я написала о том, что обязательно стану большим ученым и создам космический двигатель, основанный на еще неизвестных науке физических принципах. Что я докажу возможность сверхсветовых перемещений с учетом новых знаний об истинных пространствах, геометрию которых мне удастся открыть. Когда это произойдет, всем сразу станет очевидно, что геометрия Лобачевского – лишь частный случай Большой Общей Теории n-мерного множества квазипараллельных пространств Журавлевой (КПЖ).
Ну и конечно, в своей письменной работе я упомянула труды Виктора Гребенникова. Изучая однажды под микроскопом необычайно сложную ячеистую структуру пластинок хитинового покрова жуков некого вида, он собирался положить одну из них на другую, точно такую же. Неожиданно пластинка вырвалась из его пинцета и зависла в воздухе… Так был открыт неизвестный доселе эффект природной антигравитации (ЭПА), используемый этими жуками. Я писала, что собираюсь применить открытый и описанный Гребенниковым эффект полостных структур (ЭПС) в своем корабле для защиты космонавтов от огромных перегрузок, которые будут возникать при разгоне до близсветовых скоростей. Я тогда не стала уточнять, что хочу построить космический корабль только для того, чтобы втайне ото всех в какое-нибудь прекрасное утро совершенно одной, ну или, может быть, с Димкой Ершовым, навсегда улететь с Земли. Мы бы отправились на поиски далекой Звезды, вокруг которой кружится Прекрасная Планета, где совсем нет людей. Именно поэтому там испокон веков царят мир и спокойствие, а в лексиконе местных обитателей отсутствуют такие понятия, как война, агрессия, зависть и жестокость.
Став взрослее и поступив на физфак НГУ, я, конечно, оставила в прошлом свои наивные детские фантазии о постройке космического корабля. Хуже того, я окончательно смирилась с тем, что Прекрасная Планета так и останется для меня недосягаемой. Теперь мне просто хотелось поселиться и найти работу где-нибудь на краю земли на забытой богом и, главное, людьми метеорологической станции, где на тысячи километров вокруг простираются вечные полярные льды. И чтобы нигде ни единой живой души! Или еще лучше – стать смотрителем маяка. Маяк этот должен был находиться на необитаемом острове посреди океана. И если бы на горизонте вдруг появился заблудший корабль – особенно, если это корабль какого-то дрянного сказочного принца под своими вечно-алыми парусами, – я бы послала ему короткий световой сигнал всего из трех предложений: «Эй, там, на борту! Держитесь от моего острова подальше, если не хотите переломать все кости. Здесь повсюду лишь подводные рифы и скалы и нет ни одного прохода для вашей грязной посудины». Что самое удивительное, моя мечта пожить на острове, где есть с маяк, однажды исполнилась.
После окончания второго курса я собиралась поехать в составе студенческого стройотряда на Камчатку, заниматься там обработкой рыбы. Скорее всего, именно так бы все и произошло, если бы не моя одногруппница и самая близкая подруга Вика Рубинова. У нее есть парень Илья, учившийся тогда на четвертом курсе в НЭТИ. Он предложил Вике место в его стройотряде, который в конце лета должен был отправиться на Курильские острова. Вика рассказала мне про эту идею и попросила совета, куда ей все-таки лучше поехать: на Камчатку или на Курилы. Конечно, она могла бы и не интересоваться моим мнением. Но Вика у нас такая. Она любит советоваться, особенно с парнями, хотя в итоге всегда все делает по-своему. Я иногда даже думаю, что это сознательный психологический ход с ее стороны. Парням ведь страшно нравится, когда девушки обращаются к ним с какой-нибудь не слишком замысловатой просьбой, тем более, такие красивые, как моя Вика. С Викой вообще все очень сложно и одновременно – просто. Если бы я хорошо разбиралась в психологии, то обязательно бы написала про нее целую книжку – все бы зачитывались. Уж я-то знаю!
– На Камчатку наши каждый год ездят, и она от нас никуда не денется, – начала я ее убеждать. – А Курилы вообще, говорят, скоро японцам отдадут; они там понаставят свои военные базы и никого к себе не будут пускать. Однозначно нужно ехать на Курилы, пока есть такая возможность.
– Я и сама так думаю, но родители меня активно отговаривают. Они сильно переживают, что там сейчас неспокойно; в смысле сейсмическая активность большая, страшное захолустье, куча всякого непонятного народу. Ну и все такое.
– Вика, – торжественно говорю я, – тебе в феврале стукнуло девятнадцать. Еще немного, и наша молодость окончательно пройдет: на следующий год тебе и мне будет по целых двадцать лет! Твой Илья утверждает, что в Средние века в Европе женщины в тридцать считались уже глубокими старухами. Поэтому, если что, умрешь молодой и красивой.
– Мммдяя, увидеть Курилы – и умереть… Как это должно быть романтично! – томным голосом произнесла Вика и вдруг предложила:
– Анют, а ты не хочешь со мной? Раз мне все одно помирать, так уж лучше за компанию вместе со своей самой близкой подругой.
– Ой, Вика, я была бы просто счастлива! – запрыгала я от радости. – Но разве это возможно?
– Не парься. Илья все уладит, – легкомысленно улыбнулась Вика.
И ее Илья действительно все уладил. В конце июля мы всей нашей дружной развеселой студенческой толпой уже мчались на поезде Новосибирск – Владивосток. Из Владика был короткий перелет до Южно-Сахалинска, затем – переезд в порт города Корсаков, откуда ночью мы на маленьком пароходике отчалили в сторону островов Малой Курильской гряды.
Почти все время нашего небольшого плавания море сильно штормило. Бедный кораблик нещадно болтало, поэтому лишь пару раз я отважилась выбраться на палубу. Долго находиться там было совершенно невозможно: холодные порывы ветра и ледяные брызги сгоняли всех зевак обратно в трюм. Я воспринимала непогоду как личную обиду. Это было мое первое в жизни плавание на настоящем корабле по великому Тихому океану. Так хотелось медитировать, глядя на уходящие за горизонт волны, вдыхать полной грудью терпкий морской воздух. А вместо этого пришлось торчать в каюте и, лежа на койке, дремать под непрерывную болтанку – вверх и вниз, вверх и вниз.
Погода сменилась лишь тогда, когда под крики чаек и сопровождаемые стайкой дружелюбных дельфинов мы вошли в Малокурильскую бухту. Все пассажиры, утомленные качкой, оживленно высыпали на палубу. Нам открылся восхитительный вид на остров. На небе не было ни единой тучи. Водная гладь большой бухты была спокойна и сверкала в лучах солнца, стоявшего в зените. На левой стороне бухты располагалась база пограничников, где у причала я насчитала пару военных катеров и одно белоснежное японское кавасаки, конфискованное у японских браконьеров. Как я впоследствии узнала, эти рыболовные шхуны пограничники потом за вознаграждение возвращали бывшим владельцам.
Мы причалили прямо к пристани: бухта здесь очень глубокая, на всех остальных островах корабли вынуждены бросать якоря на большом удалении от берега. На земле нас уже встречало местное начальство, видимо, радостно потирая руки, подобно американским работорговцам, встречающим переполненные суда с африканскими рабами. Что ж, по своей сути почти так оно и было.
Нас расселили в одноэтажных бараках, располагавшихся неподалеку от рыбоконсервного завода на небольшой сопке. Мальчиков и девочек разместили отдельно по двум баракам. Там был еще и третий, но его под завязку набили наемными рабочими. Они приехали сюда с самых разных уголков Советского Союза, который к тому времени уже безнадежно разошелся по всем своим пятнадцати швам. Мы с Викой разместились в одной комнате. Каким-то чудом к нам больше никого не подселили, хотя во всех остальных комнатах было по четыре человека. Но чему тут удивляться – Вика вообще по жизни необыкновенно везучая. Не то что я.
Сейчас, всего лишь полгода спустя после тех незабываемых приключений, что мне пришлось пережить на этом крошечном и прекрасном острове, я с трудом вспоминаю скучные подробности, относящиеся к работе на консервном заводике. Хотя большая часть моего пребывания на Шикотане прошла именно в этом убогом месте, где нам приходилось работать и ночью, и днем в две смены, иногда по 10 часов в сутки, с редкими выходными.
Нас с Викой определили в бригаду разделки. Всю рабочую смену мы с другими девчонками стояли по обеим сторонам длинного железного стола и непрерывно, как бездушные автоматы, потрошили дохлую сайру, а затем кидали тушки в желоб, находившийся посреди стола. Дальше тушки своим ходом под струей воды стекали вниз в другой желоб, который вел в варочный цех. За нашим столом желоб делал резкий поворот на девяносто градусов. На нем все время происходили заторы. Быстро скапливающаяся гора рыбы переваливала через края желоба и падала на каменный пол. Поэтому у поворота поставили Изю Рабиновича, друга и одногруппника Ильи. Он держал деревянное весло и проталкивал им непослушную сайру, чтобы она там не скапливалась. Все мы быстро насквозь пропитались противным рыбным запахом, который невозможно было смыть с себя в душе после смены. Впрочем, уже через неделю мы настолько к нему привыкли, что вовсе перестали замечать; даже Вика, ненавидящая сырую рыбу, уже брезгливо не морщилась. Человек вообще быстро ко всему привыкает.
Островитяне мужского пола всех возрастов, похоже, только и ждали, когда привезут очередную партию студентов. На следующий же день в наши бараки началось настоящее паломничество. В целом, местное население, с которым мне пришлось столкнуться, оказалось вполне сносным и не слишком навязчивым. Правда, как, впрочем, и везде, порой попадались и полные отморозки. Илья однажды рассказал нам с Викой о позднем визите в его барак какого-то огромного роста сержанта-контрактника с местной погранзаставы, настолько пьяного, что он едва держался на ногах. Контрактник почему-то решил, что Илья тут самый главный сутенер и долго уговаривал дать ему на ночь «телку» за два ящика красной икры и мешок красной рыбы. После целого часа безрезультатных переговоров незваный гость наконец отстал и поперся в поселок. Илья решил его проводить, чтобы убедиться, что тот вдруг не вернется и не вломится в наш женский барак. На одной из улочек Малокурильска контрактник подошел к окну жилого барака и постучался в окошко:
– Нина, открой!
Из темноты раздался сонный женский голос, призывающий его идти куда подальше. Контрактник, однако, зашел в коридор и остановился перед дверью, где жила эта Нина. Даже не пытаясь постучать, он просто надавил на дверь, и та вместе с вырванными петлями плашмя грохнулась на пол. Илья, который стоял в коридоре, увидел, как в темноте с койки вскочила молодая женщина в одной белой сорочке. Контрактник схватил ее обеими руками за талию и повалил на пол. Опасаясь грубо вмешиваться в чужую личную жизнь, Илья постучал в дверь, расположенную напротив. Оттуда вышел мужчина средних лет, с бородкой и в маленьких круглых очках. Илья узнал в нем инженера с нашего завода.
– Вы не знаете этого товарища? – показал Илья на контрактника, который вяло боролся с несчастной дамой своего сердца. – Как-то он не очень вежливо постучался…
Инженер посмотрел на них через выломанный дверной проем и лишь досадливо махнул рукой:
– Все нормально, парень. Не в первый раз. Иди спать. Сами разберутся.
Во всей этой истории Илью больше всего поразил факт падения двери от одного несильного толчка. Он разузнал потом, как такое могло произойти. Оказалось, что местный сырой климат очень благоприятен для мелких древесных жучков, которые за многие годы превратили деревянные постройки острова в настоящую труху. Бывали случаи, когда в жилых домах рушились перекрытия вторых этажей, и люди буквально падали на головы соседей, живущих под ними. Наши бараки были одноэтажными – хотя бы это немного утешало. После случившегося я всерьез опасалась, что на меня обрушится потолок вместе с крышей. Да и Вика переживала не меньше.
– Давай, Анют, – сказала она мне несколько дней спустя, – мы с тобой завещания на всякий случай напишем. Мало ли что. Если потолок вдруг на нас рухнет, то будет уже поздно.
– Давай, – говорю. – Когда будем писать?
– Сегодня вечером после смены. Заодно позовем наших мальчиков для моральной поддержки, если ты не против.
– Отлично! – сказала я. – Правда, у меня нет ничего такого ценного, и я совершенно не знаю, что и кому оставить после своей трагической гибели.
– У меня тоже нет ничего, – сказала Вика. – Но это и не главное. Напишем, что мы всех любим и не хотим никого винить в нашей смерти.
Вика молодец! Всегда найдет правильный выход в сложной ситуации. Когда тебя терзает какой-то страх, нет ничего лучше, чем обратить все в шутку, чтобы от него избавиться. Мне бы ее находчивость.
Сказано – сделано. В тот же вечер у нас в комнате собралась вся наша дружеская тусовка. Кроме меня и Вики, были еще Илья, Изя да один местный паренек по кличке Луха, с которым они недавно подружились. Луха учился в Южно-Сахалинске, а летние каникулы проводил дома. На мой взгляд, он был нереально красив: выше среднего роста, крепко сложенный, с мужественным лицом, голубоглазый и со светлыми волосами. Мне бросились в глаза его большие руки, поэтому я удивилась, когда он начал играть на гитаре, которую принес с собой, – казалось, что такими крупными пальцами невозможно зажимать струны на ладах.
Стол мы с Викой предусмотрительно накрыли заранее. Хотя «накрыли» – это звучит слишком громко. Шиковать особо не приходилось. Хлеб, консервы из сайры и морской капусты, черный чай – вот и все деликатесы.
Когда мы расселись, Луха неожиданно достал откуда-то из-за пазухи бутылку водки и водрузил ее посреди стола. Меня это покоробило. Я физически не выношу пьяных. Но потом он запел песню «Осень» группы «ДДТ», и я позабыла обо всем на свете.
Что такое осень – это небо,
Плачущее небо под ногами.
Другие книги автора:
Популярные книги
