Войти
Текст
отзывы: 0 | рейтинг: 0
Далёкие огни, или В ад и обратно
Сергей Георгиевич Михайлов
Что ты будешь делать, если у тебя насильно вырежут почку – она понадобилась хворому и всесильному бизнесмену Орлову, а потом, когда ему потребуется вторая почка, тебе, чтобы был посговорчивее, устроят «акцию устрашения»: убьют жену, а дочку возьмут в заложницы? Правильно – драться, ведь у зверя, загнанного в угол, нет другого выхода. Вот Сергей Ростовский и превратился в зверя, но не такого, что ломится напролом, чтобы вцепиться в глотку врагу, а в расчетливого, скрытного, непредсказуемого и потому особенно опасного… (Роман был опубликован в 2006 году издательством «ЭКСМО» в серии «Русский бестселлер» под названием «В ад и обратно»).
Сергей Михайлов
Далёкие огни, или В ад и обратно
Посвящаю моей жене Надежде
Жизнь – это в конечном итоге единственное, что есть у человека, поэтому с ней так тяжело расстаться, и в то же время в мире есть неумолимые силы, которым не составляет никакого труда взять её, для них это так же обыденно, как забрать пальто в гардеробной, а в обмен на жизнь, самое ценное, что может быть в природе, на теле выжигают электродами казённый символ обречённости – номер очереди в небытие.
Александр Ромаданов, «Плоть, прах и ветер»
Часть первая. Выброшенный на обочину
Глава первая
Волна холодного, сырого, промозглого воздуха, перемешанного с выхлопной копотью только что отъехавшей иномарки, обдала его с ног до головы и заставила очнуться. Он открыл глаза.
Серые, в мокрых разводах, деревянные постройки барачного типа тянулись вдоль узкой грязной улочки. Было почти безлюдно, лишь изредка из сырого полумрака осеннего дня выплывали немытые и небритые тела местных аборигенов; безразлично скользнув мутным похмельным взглядом по одиноко стоящей фигуре, они растворялись в близлежащей подворотне. Откуда-то доносилась пьяная брань и звон бьющейся посуды. Где-то вдалеке простучал колёсами товарняк.
Память туго возвращалась к нему. Он силился вспомнить, кто он, где он и как вообще оказался в этой захолустной провинциальной дыре, но какая-то невидимая пелена застилала его мозг, не давала просочиться воспоминаниям.
Голова гудела, тупо ныл затылок.
И вдруг – вспышка!.. Пелена треснула и разорвалась. В мозгу, подобно анкетным данным, стали отпечатываться чёткие скупые слова:
«Пётр Суханов. 1963 года рождения. Адрес: 1-й Заводской переулок, дом 14, квартира 38. Женат. Имя жены – Клавдия».
Пелена снова сомкнулась. Что-то там было ещё, он это чувствовал, ещё целый сонм каких-то воспоминаний, обрывочных сведений о его личности. Целое досье на него самого. Вот только доступа к этому досье у него почему-то не было.
Однако хоть что-то о себе он всё-таки знал. Имя, возраст, адрес… Не густо. Но самое страшное было в другом: он не имел ни малейшего представления, что с ним было пять минут назад. Десять минут назад, час, неделю… Откуда он, что он здесь делает – именно здесь, в эту самую минуту? Почему именно здесь, а не где-либо ещё? Кто он, чёрт побери?!
Он шагнул на мокрую грязную мостовую и наобум зашагал вдоль узкой улочки. Правое подреберье пронзила острая боль, отозвавшаяся пульсирующей болью в затылке. Он провёл ладонью по мокрым волосам. Пальцы нащупали на затылке свежий, едва начавший заживать, рубец.
Ничего не помню… ни-че-го… Полная амнезия – так, кажется, это называется?..
Он чувствовал себя беспомощным и совершенно одиноким.
Метров через сто он наткнулся на какую-то забегаловку. Спустился по стёршимся ступенькам вниз и очутился в едва освещённом полуподвальном помещении, где несколько смурных типов безразлично тянули мутное прокисшее пиво.
Отыскал туалет. Там, среди вони и грязи, в полном одиночестве, он ощупал свои карманы. Паспорт на имя Суханова Петра Андреевича, несколько купюр по сто, пятьдесят и десять тысяч – и всё. Никаких свидетельств, могущих пролить свет на его прошлое, при нём не имелось.
В стене, над захарканным и заблёванным умывальником, он обнаружил бесформенный огрызок зеркала. То, что отразилось в его мутной поверхности, не вселило в него оптимизма.
Худое, измождённое лицо, покрытое недельной щетиной, ввалившиеся глаза, в глазах – отчаяние и немой вопрос… старая телогрейка с клоком ваты, торчащим из правой полы, ношенные солдатские брюки, заправленные в старенькие потрескавшиеся сапоги… часы «Полёт» с треснувшим стеклом на левом запястье… Видок ещё тот…
И это – я? Я!?
Он вернулся в зал, через силу влил в себя кружку мутного пива и вышел в сырую промозглость осеннего дня…
* * *
Четырнадцатый дом по 1-му Заводскому переулку он нашёл только к вечеру. Ветхое трёхэтажное кирпичное строение с облупившейся штукатуркой стояло в самой гуще таких же архитектурных уродов и являло собой типичный образчик советского провинциального градостроительного искусства 40-х годов. Закопчённые стены в мокрых разводах, слепые прищуры крохотных оконцев, кривобокие ветви телеантенн на ржавой покатой крыше, груды мусора вдоль всего фасада, мерцающие в вечернем полумраке голодными огоньками десятков крысиных глаз, два пьяных мужичка, спавшие вповалку в луже у единственного подъезда – именно таким предстало родное жилище взору Петра Суханова, когда ему, наконец, удалось отыскать нужный дом.
С трудом преодолев тошноту от удушливой вони, пахнувшей в лицо из тёмного подъездного зева, он поднялся на пятый этаж. Номер нужной квартиры был нацарапан обломком кирпича прямо на двери. Он хотел позвонить, но звонка не нашёл – лишь два провода, торчащие из стены. Поднял было руку, чтобы постучать, но…
Что-то удержало его.
Всё это походило на кошмарный сон. Нет, это не могло быть его квартирой. Не могло. Он упрямо затряс головой, пытаясь стряхнуть жуткое наваждение, в глубине души лелея призрачную надежду, что вот сейчас он проснётся, откроет глаза – и вся эта грязь, мразь, вонь и дрянь, весь этот ужас, ужас бесконечного сна развеется, словно утренний туман под лучами раннего солнца.
Сон… если это сон, то какова же явь? Что он увидит, когда, пробудившись, откроет глаза?
Он знал: всё тот же обшарпанный подъезд со свастиками, нецензурщиной и идиотски-примитивной живописью на стенах, всю ту же сырую промозглость и серую безысходность окружающего его мира.
Он сел на ступеньку, достал купленную по дороге пачку «Пегаса» и закурил.
Те два-три часа, что он блуждал по городу в поисках пристанища, принесли ему ещё одно откровение, пролившее скудный свет на его личность.
Он «вспомнил», что не был в родных краях уже три года. Три года назад он покинул дом и жену и подался на заработки, так как город достойного дохода ему обеспечить не мог. Исколесил низовья Енисея в составе геологической партии, какое-то время проработал на строительстве нефтеперерабатывающего завода в крупном промышленном центре Сибири (в каком именно, он так и не вспомнил); потом золотые прииски, лесосплав… Смутно вспомнилось о какой-то пьяной драке, полученном им ножевом ранении, больничной палате, белых халатах врачей…
Да, память сыграла с ним дикую шутку… Эдакий выкинула фортель, что хоть волком вой.
Он попытался сопоставить обрывки скудных фактов, и чего не смогла восстановить его память, то он восполнил, прибегнув к силе логики и доводам рассудка. В голове начала выстраиваться смутная, нечёткая логическая цепочка: пьяная драка, удар ножом, больница, боль в боку и затылке, практически полная потеря памяти… Видать, хорошо ему досталось тогда, во время той злополучной драки! Память отшибло, можно сказать, напрочь.
Ладно, с этим он как-нибудь разберётся. Что было, то прошло, в конце концов, прошлого уже не вернёшь. Его сейчас беспокоило другое.
Он совершенно не помнил свою жену. Даже представления не имел, какая она. Клавдия… Это имя ничего, абсолютно ничего ему не говорило, не вызывало ни единого отзвука в его сердце. Сплошная пустота…
Выкурив третью сигарету, он поднялся и, поборов неуверенность, толкнул дверь квартиры под номером тридцать восемь.
Дверь оказалась незапертой.
* * *
В нос шибануло чем-то прокисшим и вонючим. Воздух был спёртым и тяжёлым, словно помещение не проветривалось годами. На полу полутёмной прихожей, среди телогреек, рваных сапог, кошачьего дерьма и пустых бутылок, кто-то протяжно храпел.
Перешагнув через спящего, он прошёл дальше по коридору и очутился на пороге единственной комнатушки, которая также, как и всё вокруг, тонула в сером полумраке.
В комнате было трое. Мужчина и женщина, оба в стельку пьяные, сидели прямо на полу (из мебели в комнате было только две табуретки и старенькая раскладушка) и пили водку. Ни закуски, ни посуды, ни даже стаканов здесь не было и в помине: водку пили из горла, передавая бутылку из рук в руки. Пили молча, сосредоточенно, словно совершая какое-то таинство.
Третий тип, ободранный старик в каком-то тряпье, в беспамятстве валялся на полу в луже собственной блевотины и мочи.
Из тех двоих на вошедшего никто глаз не поднял – настолько оба были увлечены поглощением спиртного. Но вот, наконец, бутылка опустела.
Женщина громко икнула и загоготала. Мужик, мотнув головой и выругавшись, облапил её и стал шарить у неё под юбкой. Она хихикнула и принялась игриво его отпихивать – правда, не слишком активно, а скорее так, для приличия.
– Клавка, дура, не ерепенься… – пыхтел он, потея.
И тут она увидела Петра. Мутный взгляд её медленно сфокусировался на незнакомце.
– А тебе, парень, чего? – заплетающимся языком прогнусавила она. – Ко мне, что ли? Что-то я тебя здесь раньше не видела.
Мужчина оторвался от своей подруги и уставился на Петра.
– В очередь, сукин сын, в очередь! – прорычал он. – Много вас здесь шляется!
– Водку принёс? – спросила Клавдия, обращаясь к Петру.
– А вот мы сейчас проверим! – Мужчина, шатаясь, двинулся на него…
Глава вторая
Он вылетел из подъезда так, словно за ним гналась свора бешеных псов.
Сюда он больше не вернётся, это он знал наверняка.
И эта женщина – его жена?! Спившаяся потаскуха, пьянь подзаборная – допилась до того, что даже собственного мужа не признала! Правда, в комнатушке было темно, да и три года – срок немалый. За три года столько воды может утечь, что и собственное имя немудрено забыть.
Сергей Георгиевич Михайлов
Что ты будешь делать, если у тебя насильно вырежут почку – она понадобилась хворому и всесильному бизнесмену Орлову, а потом, когда ему потребуется вторая почка, тебе, чтобы был посговорчивее, устроят «акцию устрашения»: убьют жену, а дочку возьмут в заложницы? Правильно – драться, ведь у зверя, загнанного в угол, нет другого выхода. Вот Сергей Ростовский и превратился в зверя, но не такого, что ломится напролом, чтобы вцепиться в глотку врагу, а в расчетливого, скрытного, непредсказуемого и потому особенно опасного… (Роман был опубликован в 2006 году издательством «ЭКСМО» в серии «Русский бестселлер» под названием «В ад и обратно»).
Сергей Михайлов
Далёкие огни, или В ад и обратно
Посвящаю моей жене Надежде
Жизнь – это в конечном итоге единственное, что есть у человека, поэтому с ней так тяжело расстаться, и в то же время в мире есть неумолимые силы, которым не составляет никакого труда взять её, для них это так же обыденно, как забрать пальто в гардеробной, а в обмен на жизнь, самое ценное, что может быть в природе, на теле выжигают электродами казённый символ обречённости – номер очереди в небытие.
Александр Ромаданов, «Плоть, прах и ветер»
Часть первая. Выброшенный на обочину
Глава первая
Волна холодного, сырого, промозглого воздуха, перемешанного с выхлопной копотью только что отъехавшей иномарки, обдала его с ног до головы и заставила очнуться. Он открыл глаза.
Серые, в мокрых разводах, деревянные постройки барачного типа тянулись вдоль узкой грязной улочки. Было почти безлюдно, лишь изредка из сырого полумрака осеннего дня выплывали немытые и небритые тела местных аборигенов; безразлично скользнув мутным похмельным взглядом по одиноко стоящей фигуре, они растворялись в близлежащей подворотне. Откуда-то доносилась пьяная брань и звон бьющейся посуды. Где-то вдалеке простучал колёсами товарняк.
Память туго возвращалась к нему. Он силился вспомнить, кто он, где он и как вообще оказался в этой захолустной провинциальной дыре, но какая-то невидимая пелена застилала его мозг, не давала просочиться воспоминаниям.
Голова гудела, тупо ныл затылок.
И вдруг – вспышка!.. Пелена треснула и разорвалась. В мозгу, подобно анкетным данным, стали отпечатываться чёткие скупые слова:
«Пётр Суханов. 1963 года рождения. Адрес: 1-й Заводской переулок, дом 14, квартира 38. Женат. Имя жены – Клавдия».
Пелена снова сомкнулась. Что-то там было ещё, он это чувствовал, ещё целый сонм каких-то воспоминаний, обрывочных сведений о его личности. Целое досье на него самого. Вот только доступа к этому досье у него почему-то не было.
Однако хоть что-то о себе он всё-таки знал. Имя, возраст, адрес… Не густо. Но самое страшное было в другом: он не имел ни малейшего представления, что с ним было пять минут назад. Десять минут назад, час, неделю… Откуда он, что он здесь делает – именно здесь, в эту самую минуту? Почему именно здесь, а не где-либо ещё? Кто он, чёрт побери?!
Он шагнул на мокрую грязную мостовую и наобум зашагал вдоль узкой улочки. Правое подреберье пронзила острая боль, отозвавшаяся пульсирующей болью в затылке. Он провёл ладонью по мокрым волосам. Пальцы нащупали на затылке свежий, едва начавший заживать, рубец.
Ничего не помню… ни-че-го… Полная амнезия – так, кажется, это называется?..
Он чувствовал себя беспомощным и совершенно одиноким.
Метров через сто он наткнулся на какую-то забегаловку. Спустился по стёршимся ступенькам вниз и очутился в едва освещённом полуподвальном помещении, где несколько смурных типов безразлично тянули мутное прокисшее пиво.
Отыскал туалет. Там, среди вони и грязи, в полном одиночестве, он ощупал свои карманы. Паспорт на имя Суханова Петра Андреевича, несколько купюр по сто, пятьдесят и десять тысяч – и всё. Никаких свидетельств, могущих пролить свет на его прошлое, при нём не имелось.
В стене, над захарканным и заблёванным умывальником, он обнаружил бесформенный огрызок зеркала. То, что отразилось в его мутной поверхности, не вселило в него оптимизма.
Худое, измождённое лицо, покрытое недельной щетиной, ввалившиеся глаза, в глазах – отчаяние и немой вопрос… старая телогрейка с клоком ваты, торчащим из правой полы, ношенные солдатские брюки, заправленные в старенькие потрескавшиеся сапоги… часы «Полёт» с треснувшим стеклом на левом запястье… Видок ещё тот…
И это – я? Я!?
Он вернулся в зал, через силу влил в себя кружку мутного пива и вышел в сырую промозглость осеннего дня…
* * *
Четырнадцатый дом по 1-му Заводскому переулку он нашёл только к вечеру. Ветхое трёхэтажное кирпичное строение с облупившейся штукатуркой стояло в самой гуще таких же архитектурных уродов и являло собой типичный образчик советского провинциального градостроительного искусства 40-х годов. Закопчённые стены в мокрых разводах, слепые прищуры крохотных оконцев, кривобокие ветви телеантенн на ржавой покатой крыше, груды мусора вдоль всего фасада, мерцающие в вечернем полумраке голодными огоньками десятков крысиных глаз, два пьяных мужичка, спавшие вповалку в луже у единственного подъезда – именно таким предстало родное жилище взору Петра Суханова, когда ему, наконец, удалось отыскать нужный дом.
С трудом преодолев тошноту от удушливой вони, пахнувшей в лицо из тёмного подъездного зева, он поднялся на пятый этаж. Номер нужной квартиры был нацарапан обломком кирпича прямо на двери. Он хотел позвонить, но звонка не нашёл – лишь два провода, торчащие из стены. Поднял было руку, чтобы постучать, но…
Что-то удержало его.
Всё это походило на кошмарный сон. Нет, это не могло быть его квартирой. Не могло. Он упрямо затряс головой, пытаясь стряхнуть жуткое наваждение, в глубине души лелея призрачную надежду, что вот сейчас он проснётся, откроет глаза – и вся эта грязь, мразь, вонь и дрянь, весь этот ужас, ужас бесконечного сна развеется, словно утренний туман под лучами раннего солнца.
Сон… если это сон, то какова же явь? Что он увидит, когда, пробудившись, откроет глаза?
Он знал: всё тот же обшарпанный подъезд со свастиками, нецензурщиной и идиотски-примитивной живописью на стенах, всю ту же сырую промозглость и серую безысходность окружающего его мира.
Он сел на ступеньку, достал купленную по дороге пачку «Пегаса» и закурил.
Те два-три часа, что он блуждал по городу в поисках пристанища, принесли ему ещё одно откровение, пролившее скудный свет на его личность.
Он «вспомнил», что не был в родных краях уже три года. Три года назад он покинул дом и жену и подался на заработки, так как город достойного дохода ему обеспечить не мог. Исколесил низовья Енисея в составе геологической партии, какое-то время проработал на строительстве нефтеперерабатывающего завода в крупном промышленном центре Сибири (в каком именно, он так и не вспомнил); потом золотые прииски, лесосплав… Смутно вспомнилось о какой-то пьяной драке, полученном им ножевом ранении, больничной палате, белых халатах врачей…
Да, память сыграла с ним дикую шутку… Эдакий выкинула фортель, что хоть волком вой.
Он попытался сопоставить обрывки скудных фактов, и чего не смогла восстановить его память, то он восполнил, прибегнув к силе логики и доводам рассудка. В голове начала выстраиваться смутная, нечёткая логическая цепочка: пьяная драка, удар ножом, больница, боль в боку и затылке, практически полная потеря памяти… Видать, хорошо ему досталось тогда, во время той злополучной драки! Память отшибло, можно сказать, напрочь.
Ладно, с этим он как-нибудь разберётся. Что было, то прошло, в конце концов, прошлого уже не вернёшь. Его сейчас беспокоило другое.
Он совершенно не помнил свою жену. Даже представления не имел, какая она. Клавдия… Это имя ничего, абсолютно ничего ему не говорило, не вызывало ни единого отзвука в его сердце. Сплошная пустота…
Выкурив третью сигарету, он поднялся и, поборов неуверенность, толкнул дверь квартиры под номером тридцать восемь.
Дверь оказалась незапертой.
* * *
В нос шибануло чем-то прокисшим и вонючим. Воздух был спёртым и тяжёлым, словно помещение не проветривалось годами. На полу полутёмной прихожей, среди телогреек, рваных сапог, кошачьего дерьма и пустых бутылок, кто-то протяжно храпел.
Перешагнув через спящего, он прошёл дальше по коридору и очутился на пороге единственной комнатушки, которая также, как и всё вокруг, тонула в сером полумраке.
В комнате было трое. Мужчина и женщина, оба в стельку пьяные, сидели прямо на полу (из мебели в комнате было только две табуретки и старенькая раскладушка) и пили водку. Ни закуски, ни посуды, ни даже стаканов здесь не было и в помине: водку пили из горла, передавая бутылку из рук в руки. Пили молча, сосредоточенно, словно совершая какое-то таинство.
Третий тип, ободранный старик в каком-то тряпье, в беспамятстве валялся на полу в луже собственной блевотины и мочи.
Из тех двоих на вошедшего никто глаз не поднял – настолько оба были увлечены поглощением спиртного. Но вот, наконец, бутылка опустела.
Женщина громко икнула и загоготала. Мужик, мотнув головой и выругавшись, облапил её и стал шарить у неё под юбкой. Она хихикнула и принялась игриво его отпихивать – правда, не слишком активно, а скорее так, для приличия.
– Клавка, дура, не ерепенься… – пыхтел он, потея.
И тут она увидела Петра. Мутный взгляд её медленно сфокусировался на незнакомце.
– А тебе, парень, чего? – заплетающимся языком прогнусавила она. – Ко мне, что ли? Что-то я тебя здесь раньше не видела.
Мужчина оторвался от своей подруги и уставился на Петра.
– В очередь, сукин сын, в очередь! – прорычал он. – Много вас здесь шляется!
– Водку принёс? – спросила Клавдия, обращаясь к Петру.
– А вот мы сейчас проверим! – Мужчина, шатаясь, двинулся на него…
Глава вторая
Он вылетел из подъезда так, словно за ним гналась свора бешеных псов.
Сюда он больше не вернётся, это он знал наверняка.
И эта женщина – его жена?! Спившаяся потаскуха, пьянь подзаборная – допилась до того, что даже собственного мужа не признала! Правда, в комнатушке было темно, да и три года – срок немалый. За три года столько воды может утечь, что и собственное имя немудрено забыть.
Другие книги автора:
Популярные книги
