Дама и её четыре мужа

Дама и её четыре мужа
Галина Трашина

Короткий любовный роман о реальных соседях, чьими жизнями судьба сыграла, будто в карты, сдала одну любовь на четверых юношей, а женское сердце поделила на четверых мужей. Сделав влюблённых заложниками одной коммунальной квартиры.

Я дама  – от производного «Дамы и господа!». Дама в расцвете мудрости, а кажется, совсем  недавно гордилась силой очаровательной и беспечной молодости. Впрочем, я обворожительна и сейчас, это подтверждает наличие при мне четырех мужчин. Да и статус жениха любого из них в далёком прошлом. Теперь мы называем друг друга родственниками по духу, живя под вывеской «Общежитие взаимопонимания».

Стоит солнышку устать и отправиться на покой, мы собираемся на кухне. Я смотрю на мужчин, проживших бок о бок со мной  целую жизнь, и невольно появляется вопрос: неужели Господь соединил нас на изумление людям и себе на забаву?

Сегодня суббота, тот редкий день, когда мне удаётся насладиться одиночеством. Пригревает апрельское солнышко. Кутаясь в шаль, сижу на балконе в кресле-качалке, держа блокнот и ручку. В голове давно созрело желание поведать историю нашей квартиры, чья участь поделилась на судьбы пяти семей, обитавших в ней.

*             *             *

Беззаботной детворой мы играли в небольшом дворике и проспали под одной крышей, семьдесят с хвостиком годочков, включая городской роддом под номером два, где рождались один за другим. Мы открывали двери общей школы, прокладывали лыжню на ближнем пустыре и резали остриём конька знаменитый лёд, залитый дворником по кличке Оторванное Ухо, и по праздникам отплясывали с взрослыми под патефон.

Будучи подростками, назначали свидания под аркой, соединяющей два Г– образных дома в одно целое.   Тусклый свет лампочки,   освещавшей арку, нарушал таинственность, и её частенько разбивали.    Зимой  толпились  по вечерам в подъезде, и наши мамы всегда знали, где нас найти.  Мы терлись в сутолоке коммунальной кухни и шумно спорили по утрам под дверями ванной комнаты.

С последним мужем Мишей  выросли на молоке одной матери: не падкая на еду, я предпочитала больше спать, в отличие от мальчишки, родившегося на неделю позже и закрывающего рот исключительно под грудью своей или моей мамы. Нас  так и  прозвали молочными близнятами.  Я   научилась раньше разговаривать, он – ходить.

Мама рассказывала, как я злилась, если он вбегал бесцеремонно в комнату, забирался к ней на колени и прикладывался к её соску. Кто знает, что будоражило мою кровь – ревность или жадность…  Так как мы были  одного возраста, то проводили много времени вместе.    Меланхоличный и болезненный Миша не вступал со мной в споры, любил причёсывать мою единственную куклу с длинными волосами и  закрывающимися глазами. Он мужественно сносил наказания за двоих, ибо я всегда ловко изворачивалась.

Когда отец принёс  белый кулёк, перевязанный розовой лентой, из которого виднелась моя  красная мордашка, первым подбежал самый старший из ребят Паша и деловито нахмурился.

– Ну вот, братец, тебе и жена! – пошутил отец.

Паша, присмотревшись ко мне, пояснил:

– Ну… если она не транжира, как Фрося, то возьму за себя, – затем, почесав за ухом добавил: – сами понимаете, ещё мать кормить.

Вот так легко высказалась судьба устами ребенка. На что все дружно рассмеялись, признавая, он прав:  у семнадцатилетней Фроси,  старшей сестры Лёвы, (о нём – чуть позже) ничего не удерживалось в руках, вот Паша и составил о ней своё мнение.