Войти
Текст
отзывы: 0 | рейтинг: 0
Садовое кольцо – 2. Прогулки по старой Москве
Алексей Митрофанов
Эта книга – исторический путеводитель по второй части Садового кольца, от Нового Арбата до пересечения с Малой Бронной улицей.
Садовое кольцо – 2
Прогулки по старой Москве
Алексей Митрофанов
© Алексей Митрофанов, 2021
ISBN 978-5-0055-0536-1 (т. 2)
ISBN 978-5-0053-9981-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Прогулки по старой Москве
Садовое кольцо. Часть II
Новинский бульвар
Новинский бульвар назван в честь Введенского Богородицкого монастыря, некогда здесь располагавшегося.
Дом русского князя и армянского зодчего
Особняк князя Щербатова (Новинский бул., 11) построен в 1913 году по проекту архитектора А. Таманяна.
Новинский бульвар берет свое начало от Проточного переулка, там, где находится южный выезд из тоннеля под Новым Арбатом. Некогда здесь было популярнейшее Подновинское гулянье, рассказ о нем – в книге «Прогулки по Старой Москве. Арбат».
Первый дом по левой стороне бульвара (дом №1) выстроен в 1932 году по проекту архитектора С. Кравеца. Заказчиком выступило Управление строительства канала Москва – Волга, соответственно, и заселялись здесь, в престижном районе московского центра, руководители этого глобального проекта.
Дом №3 – можно сказать, наш современник, выстроенный в 2000 году. Дом же под номером 5 – дореволюционный, сохранившийся с первой трети позапрошлого столетия.
Дом №7, стоящий на углу с Новым Арбатом выстроен в 1939 году по проекту маститого архитектора А. Г. Мордвинова и, фактически, повторяет дома того же автора, построенные им на Фрунзенской набережной и Ленинском проспекте. Во дворе же его проживала Е. А. Офросимова, супруга знаменитого композитора Алябьева, автора романса «Соловей».
На противоположной стороне Нового Арбата – дом №9. Он был построен в 1950-е годы по проекту архитекторов В. Курочкина и Н. Хохрякова. Типичная постройка для жилья средней руки того периода. Следующий же дом – №11 – выстроен в 1913 году по проекту архитектора А. О. Таманяна, известного армянского архитектора. Именно ему обязан современный Ереван своим праздничными, солнечными фасадами, облицованными розовым туфом. А Москва – домом на Новинском бульваре, принадлежавшим князю С. Щербатову. За эту постройку Александр Ованесович получило первую премию конкурса Московской городской на лучшее жилое здание, построенное в Первопрестольной.
Некоторое время здесь, «в новоотстроенном особняке на Новинском бульваре… принадлежащем князю С. А. Щербатову» снимал квартиру Алексей Толстой. Это был первый московский адрес знаменитого писателя.
С. И. Дымшиц писала: «Как в Петербурге, так и в Москве творческая жизнь Алексея Николаевича шла размеренно и точно. Вставал он в девять часов утра. После завтрака шел гулять. Ровно в двенадцать часов дня, «вооружившись» кофейником с крепким черным кофе, он уходил в свой кабинет…
Это была комната, оклеенная синими обоями, на стенах – гравюры. Мебель красного дерева: небольшой диванчик, столик, несколько кресел. Одна стена была целиком занята книгами. Недалеко от окна стоял дубовый пульт, перед ним высокий табурет. За этим пультом до шести часов дня ежедневно работал Алексей Николаевич. Точно в шесть часов он заканчивал дневную работу и появлялся в столовой».
Бунин же писал: «Переселившись в Москву и снявши квартиру на Новинском бульваре, в доме князя Щербатова, он в этой квартире повесил несколько старых, черных портретов каких-то важных стариков и с притворной небрежностью бормотал гостям: „Да, все фамильный хлам“, – а мне опять со смехом: „Купил на толкучке у Сухаревой башни!“»
А Валентин Серов писал в том доме портрет жены хозяина. Это была его последняя картина.
После революции дом перестроили под жилье для рабочих «Трехгорки». Разумеется, при этом пострадали и архитектурные фрагменты, и детали интерьеров, и многое другое, что было так дорого дореволюционному владельцу. Узнав об этом, князь Щербатов, пребывавший в это время в эмиграции во Франции, написал: «Московский дом в полном смысле слова был „храмом искусств“, с его отделкой и его художественным содержанием, он был предназначен стать общественным храмом искусства – а что с ним ныне?»
Вопрос был риторическим.
* * *
Первые три этажа дома №13 были построены еще до революции. Верхняя же часть настроена перед войной, в 1941 году по проекту архитектора В. Цабеля. Впрочем, все, что замышлял создатель дома, воплотить не удалось – немецкие войска напали на СССР и стало не до этого.
В глубине же – двухэтажный дом с пилястрами, построенный в конце XVIII века и принадлежавший декабристу Е. П. Оболенскому. Известный исследователь классической Москвы Евгений Николаев так писал о нем: «Интересно, что при общем бесцентровом и безордерном решении фасадов, со стороны улицы во втором этаже применен чисто декоративный ордер. Окон третьего этажа в этом месте нет, их заменяют накладные доски с венками, и таким образом две комнаты в доме имеют очень высокие потолки…
Планировка второго этажа очень продумана и рациональна. Сочетание центрического плана и анфиладности при обилии внутренних лестниц кажется созданным по рецептам, изложенным в учебнике архитектуры 1789 года: «Каждый ярус разделяется на особливые апартаменты, кои хотя и соединены между собой, однако имеют особливые входы. На сей конец делают в доме побочные лестницы или также, кроме главной лестницы, небольшие лестницы со двора»… Сзади дома был обширный сад. В середине XIX века он имел характерную английскую планировку. Сабанеева упоминает аллеи из акаций, шедшие по обеим его боковым сторонам».
Именно здесь собиралась верхушка Северного общества, а также гащивали Кюхельбекер, Пущин и другие современники Евгения Петровича, сегодня ставшие легендами.
* * *
На углу же с Большим Девятинским переулком – дом, принадлежавший матери писателя и дипломата А. С. Грибоедова. Правда, не подлинный – он был воссоздан в 1973 году по чертежам. Здесь Грибоедов провел свое детство и юность, именно про этот дом он писал С. Н. Бегичеву: «В Москве все не по мне. Праздность, роскошь, не сопряженные ни с малейшим чувством к чему-нибудь хорошему. Прежде там любили музыку, нынче она в пренебрежении; ни в ком нет любви к чему-нибудь изящному, а притом „несть пророк без чести, токмо в отечестве своем, в сродстве и в дому своем“. Отечество, сродство и дом мой в Москве. Все тамошние помнят во мне Сашу, милого ребенка, который теперь вырос, много повесничал, наконец становится к чему-то годен, определен в миссию, и может со временем попасть в статские советники, а больше во мне ничего видеть не хотят».
Да, Грибоедов не особенно любил Москву. Писал тому же Бегичеву: «В Петербурге я по крайней мере имею несколько таких людей, которые, не знаю, настолько ли меня ценят, сколько, я думаю, этого стою, но по крайней мере судят обо мне и смотрят с той стороны, с которой хочу, чтобы на меня смотрели. В Москве совсем другое: спроси у Жандра, как однажды за ужином матушка с презрением говорила о моих стихотворных занятиях и еще заметила во мне зависть, свойственную мелким писателям оттого, что я не восхищаюсь Кокошкиным и ему подобными».
Тем не менее, часто гостил в отчем доме. Признавался: «Этот дом родимый, в котором я вечно как на станции: – приеду, ночую, исчезну».
Отсюда же он призывал Кюхельбекера: «Пиши мне в Москву, на Новинской площади, в мой дом».
Один из современников, В. И. Лыкошин вспоминал: «Дом Грибоедовых был под Новинским, с большой открытой галереею к площади; можно посудить, как счастливы мы были, когда на святой, во время известного катания, мы толпились на этой галерее в куче ровесников и взрослых, собиравшихся смотреть, что происходило под Новинским».
О самом же гулянии – в книге «Прогулки по старой Москве. Арбат».
Здесь же произошло своего рода «открытие» московским обществом комедии «Горе от ума». Якобы, композитор Виельгорский, оказавшись в доме Грибоедовых, начал в рассеянности перебирать бумаги, в беспорядке разбросанные на крышке рояля. Среди них были фрагменты рукописей. Виельгорский углубился в чтение. И уже через несколько часов он носился в санях по московским знакомым, выкрикивая: «Грибоедов сочинил пьесу, каковой еще не знала наша словесность».
7 ноября 1918 года рядом с грибоедовским особняком (в то время – еще настоящим) открыли памятник Жану Жоресу. Он был гипсовым и вскоре развалился. Остались только постамент и камень, что участвовал в нехитрой композиции скульптуры. Этот странный комплект дожил до тридцатых годов и, поскольку на особняке висела мемориальная доска, его считали «камнем Грибоедова». И не замечали всей бессмысленности этой версии.
* * *
За домом Грибоедовых отходит влево от Садового кольца Большой Девятинский переулок, названный так в честь церкви Девяти Мучеников Кизических что на Кочерыжках. Это дорога выводит к Прохоровской мануфактуре, более известной под названием Трехгорки – крупнейшей ткацкой фабрике Москвы и одной из крупнейших в России.
Исследователь московского купечества Павел Бурышкин так описывал род Прохоровых: «Монастырский крестьянин Троице-Сергиевского посада Иван Прохорович Прохоров служил при Московском Митрополите и в половине XVIII века переселил всю свою семью в Москву. По освобождении монастырских крестьян от крепостной зависимости, Иван Прохорович приписался в мещане Дмитриевской слободы в Москве.
Единственный его сын, Василий Иванович, служивший приказчиком у одного старообрядца, занимавшегося пивоварением, после 1771 года завел собственное дело, – он устроил в Хамовниках небольшую пивоварню. Но он был человеком благочестивым и богобоязненным: занятие пивоварением не соответствовало его убеждениям, и он решил искать другого производства. Судьба свела его с Ф. А. Розановым, работавшим на ситценабивочной фабрике и знавшим набивочное производство.
Молодой Прохоров и молодой Розанов решили объединиться и начать свое собственное ситцепечатное дело, что им и удалось в 1799 году. Так возникла Трехгорная Мануфактура.
Дело пошло успешно. Первоначально фабрика занималась лишь набивкой чужого товара, – миткаль доставляли крупные московские торговцы; в Москве своего склада не было, велась небольшая торговля в Скопине и Зарайске. В 1803 году, у князей Хованских была приобретена земля, где была создана Мануфактура.
Прохоров и Розанов были «шурья», то есть женаты на родных сестрах, но их «компания» продолжалась не долго. В 1813 году компаньоны разделились.
В. И. Прохоров продолжал дело при помощи своих сыновей, Тимофея, Ивана, Константина и Якова. Тимофей Васильевич сам был хороший колорист, и под его руководством производство достигло совершенства. Фабрика стала работать свой товар и постепенно круг производства расширялся. Были созданы свои ткацкая и прядильная фабрики, то есть мануфактура стала полной. Были открыты и собственные склады по всей России, в Сибири и Средней Азии.
В дальнейшем был организован Торговый Дом Братья К. и Я. Прохоровы, но впоследствии Константин Васильевич из Дома вышел. Он был женат на Прасковье Герасимовне Хлудовой и является родоначальником другой ветви Прохоровых (Морская Мануфактура). Фабрика на Трех Горах осталась в руках у сыновей Якова Васильевича, Алексея и Ивана. Яков Васильевич скончался в 1858 году.
Иван Яковлевич оказался достойным продолжателем дела своих предков. При нем оно стало расширяться и крепнуть. Фабрика была переоборудована и стала одной из лучших текстильных фабрик в России. В 1899 году торговый дом был преобразован в паевое товарищество Прохоровской Трехгорной мануфактуры».
Василий Иванович Прохоров был личностью легендарной. Перед смертью напутствовал своих наследников: «Любите благочестие и удаляйтесь от худых обществ, никого не оскорбляйте и не исчисляйте чужих пороков; а замечайте свои, живите не для богатства, а для Бога, не в пышности, а в смирении; всех и, больше всего, брат брата любите».
Просветитель же Бестужев писал о нем в таких словах: «Вот купец Прохоров, которого я и лица не знаю, но которого почитаю и уважаю выше всех вельмож на свете, он есть истинный сын Отечества, умеющий употреблять достояние свое в истинное благо. Он купец по рождению, но в душе выше всякого вельможи… Прими дань от меня, почтеннейший человек Прохоров, ты помирил еще меня с любезным моим Отечеством: я первого еще из соотечественников моих вижу такого человека и не знаю лица его. Ты краса русского народа… друг человека, соотечественников».
Дело господ Прохоровых было поставлено всерьез: «В. П. Рябушинский справедливо заметил: «Родовые фабрики были для нас то же самое, что родовые замки для средневековых рыцарей». В отношении Прохоровых это в особенности верно. Прохоровская семья, в лице ее мужчин, прежде всего жила своим делом. Выражение «Прохоровский ситец» было указанием не только на фабричную марку, а на творчество семьи и ее представителей.
Поэтому Прохоровы мало проявили себя в общественной деятельности. Эта культурная и даровитая семья не дала ни городского головы, ни председателя Биржевого комитета. Даже гласным думы, кажется, никто не был. Все время и все внимание уходили на фабрику. Зато на фабрике было сделано все, что можно: больница существовала с 70-х годов, – раньше была приемным покоем; амбулатория, родильный приют, богадельня; школа была устроена в 1816 году; ряд ремесленных училищ для подготовки квалифицированных рабочих, ряд библиотек, свой театр и т. д.
В деле благотворительности Прохоровы действовали, так сказать, «частным порядком», всегда отзывались в годы испытаний. Во время японской войны в Омске был устроен большой лазарет и питательный пункт. Им с успехом заведывала Ан. Ал. Прохорова, бывшая там и представительницей Красного Креста. Во время голода 1892 года Ек. Ив. Беклемишева, урожденная Прохорова, открыла в Черниговском уезде столовую для голодающих и больницу для тифозных. Истратила она на это большие средства, и заразилась от своих больных сыпным тифом. Она была очень талантливая скульпторша: ее вещи были во всех музеях и многих частных коллекциях. Ее талант перешел к ее дочери, Клеоп. Вл. Беклемишевой, одной из самых талантливых и любимых скульпторш в эмиграции».
За создание же социальной инфраструктуры для собственных рабочих Николай Иванович Прохоров получил в 1900 году на Всемирной выставке в Париже Орден Почетного Легиона «За заботу о быте рабочих и по санитарному делу».
Огромное значение уделялось подготовки кадров для собственного производства. Денег на это не жалели, а случалось, что Тимофей Прохоров лично обучал рабочих чтению и письму. Пробовал работать со старыми – дело шло туго. Тогда он решил обучат молодежь, что сразу же дало свои плоды. И в 1816 году Прохоров открывает при фабрике первую ремесленную школу для мальчиков, а спустя четыре года – фабрику-школу на Швивой горке. Здесь обучали и набойке тканей, и собственно ткацкому ремеслу, и резьбе по дереву, и смежным профессиям – портновской, сапожной, столярной, слесарной. Давались и теоретические знания.
Тогда он затратил на этот проект все свои свободные деньги – полмиллиона рублей. Но результат не замедлил сказаться, а Тимофей Прохоров вошел в историю как родоначальник ремесленного образования в России.
Тимофей Васильевич прославился также как автор двух трактатов: «О богатении» и «О бедности». В частности, в первом из них он рассуждал о философии благотворительности: «Человеку нужно стремиться к тому, чтобы иметь лишь необходимое в жизни; раз это достигнуто, то оно может быть и увеличено, но увеличено не с целью наживы, богатства для богатства, а ради упрочения нажитого и ради ближнего. Благотворительность совершенно необходима человеку, но она должна быть непременно целесообразна, серьезна. Нужно знать, кому дать, сколько нужно дать. Ввиду этого необходимо посещать жилища бедных, помогать каждому, в чем он нуждается: работой, советом, деньгами, лекарствами, больницей и пр., и пр. Наградою делающему добро человеку должно служить нравственное удовлетворение от сознания, что он живет „в Боге“».
Алексей Митрофанов
Эта книга – исторический путеводитель по второй части Садового кольца, от Нового Арбата до пересечения с Малой Бронной улицей.
Садовое кольцо – 2
Прогулки по старой Москве
Алексей Митрофанов
© Алексей Митрофанов, 2021
ISBN 978-5-0055-0536-1 (т. 2)
ISBN 978-5-0053-9981-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Прогулки по старой Москве
Садовое кольцо. Часть II
Новинский бульвар
Новинский бульвар назван в честь Введенского Богородицкого монастыря, некогда здесь располагавшегося.
Дом русского князя и армянского зодчего
Особняк князя Щербатова (Новинский бул., 11) построен в 1913 году по проекту архитектора А. Таманяна.
Новинский бульвар берет свое начало от Проточного переулка, там, где находится южный выезд из тоннеля под Новым Арбатом. Некогда здесь было популярнейшее Подновинское гулянье, рассказ о нем – в книге «Прогулки по Старой Москве. Арбат».
Первый дом по левой стороне бульвара (дом №1) выстроен в 1932 году по проекту архитектора С. Кравеца. Заказчиком выступило Управление строительства канала Москва – Волга, соответственно, и заселялись здесь, в престижном районе московского центра, руководители этого глобального проекта.
Дом №3 – можно сказать, наш современник, выстроенный в 2000 году. Дом же под номером 5 – дореволюционный, сохранившийся с первой трети позапрошлого столетия.
Дом №7, стоящий на углу с Новым Арбатом выстроен в 1939 году по проекту маститого архитектора А. Г. Мордвинова и, фактически, повторяет дома того же автора, построенные им на Фрунзенской набережной и Ленинском проспекте. Во дворе же его проживала Е. А. Офросимова, супруга знаменитого композитора Алябьева, автора романса «Соловей».
На противоположной стороне Нового Арбата – дом №9. Он был построен в 1950-е годы по проекту архитекторов В. Курочкина и Н. Хохрякова. Типичная постройка для жилья средней руки того периода. Следующий же дом – №11 – выстроен в 1913 году по проекту архитектора А. О. Таманяна, известного армянского архитектора. Именно ему обязан современный Ереван своим праздничными, солнечными фасадами, облицованными розовым туфом. А Москва – домом на Новинском бульваре, принадлежавшим князю С. Щербатову. За эту постройку Александр Ованесович получило первую премию конкурса Московской городской на лучшее жилое здание, построенное в Первопрестольной.
Некоторое время здесь, «в новоотстроенном особняке на Новинском бульваре… принадлежащем князю С. А. Щербатову» снимал квартиру Алексей Толстой. Это был первый московский адрес знаменитого писателя.
С. И. Дымшиц писала: «Как в Петербурге, так и в Москве творческая жизнь Алексея Николаевича шла размеренно и точно. Вставал он в девять часов утра. После завтрака шел гулять. Ровно в двенадцать часов дня, «вооружившись» кофейником с крепким черным кофе, он уходил в свой кабинет…
Это была комната, оклеенная синими обоями, на стенах – гравюры. Мебель красного дерева: небольшой диванчик, столик, несколько кресел. Одна стена была целиком занята книгами. Недалеко от окна стоял дубовый пульт, перед ним высокий табурет. За этим пультом до шести часов дня ежедневно работал Алексей Николаевич. Точно в шесть часов он заканчивал дневную работу и появлялся в столовой».
Бунин же писал: «Переселившись в Москву и снявши квартиру на Новинском бульваре, в доме князя Щербатова, он в этой квартире повесил несколько старых, черных портретов каких-то важных стариков и с притворной небрежностью бормотал гостям: „Да, все фамильный хлам“, – а мне опять со смехом: „Купил на толкучке у Сухаревой башни!“»
А Валентин Серов писал в том доме портрет жены хозяина. Это была его последняя картина.
После революции дом перестроили под жилье для рабочих «Трехгорки». Разумеется, при этом пострадали и архитектурные фрагменты, и детали интерьеров, и многое другое, что было так дорого дореволюционному владельцу. Узнав об этом, князь Щербатов, пребывавший в это время в эмиграции во Франции, написал: «Московский дом в полном смысле слова был „храмом искусств“, с его отделкой и его художественным содержанием, он был предназначен стать общественным храмом искусства – а что с ним ныне?»
Вопрос был риторическим.
* * *
Первые три этажа дома №13 были построены еще до революции. Верхняя же часть настроена перед войной, в 1941 году по проекту архитектора В. Цабеля. Впрочем, все, что замышлял создатель дома, воплотить не удалось – немецкие войска напали на СССР и стало не до этого.
В глубине же – двухэтажный дом с пилястрами, построенный в конце XVIII века и принадлежавший декабристу Е. П. Оболенскому. Известный исследователь классической Москвы Евгений Николаев так писал о нем: «Интересно, что при общем бесцентровом и безордерном решении фасадов, со стороны улицы во втором этаже применен чисто декоративный ордер. Окон третьего этажа в этом месте нет, их заменяют накладные доски с венками, и таким образом две комнаты в доме имеют очень высокие потолки…
Планировка второго этажа очень продумана и рациональна. Сочетание центрического плана и анфиладности при обилии внутренних лестниц кажется созданным по рецептам, изложенным в учебнике архитектуры 1789 года: «Каждый ярус разделяется на особливые апартаменты, кои хотя и соединены между собой, однако имеют особливые входы. На сей конец делают в доме побочные лестницы или также, кроме главной лестницы, небольшие лестницы со двора»… Сзади дома был обширный сад. В середине XIX века он имел характерную английскую планировку. Сабанеева упоминает аллеи из акаций, шедшие по обеим его боковым сторонам».
Именно здесь собиралась верхушка Северного общества, а также гащивали Кюхельбекер, Пущин и другие современники Евгения Петровича, сегодня ставшие легендами.
* * *
На углу же с Большим Девятинским переулком – дом, принадлежавший матери писателя и дипломата А. С. Грибоедова. Правда, не подлинный – он был воссоздан в 1973 году по чертежам. Здесь Грибоедов провел свое детство и юность, именно про этот дом он писал С. Н. Бегичеву: «В Москве все не по мне. Праздность, роскошь, не сопряженные ни с малейшим чувством к чему-нибудь хорошему. Прежде там любили музыку, нынче она в пренебрежении; ни в ком нет любви к чему-нибудь изящному, а притом „несть пророк без чести, токмо в отечестве своем, в сродстве и в дому своем“. Отечество, сродство и дом мой в Москве. Все тамошние помнят во мне Сашу, милого ребенка, который теперь вырос, много повесничал, наконец становится к чему-то годен, определен в миссию, и может со временем попасть в статские советники, а больше во мне ничего видеть не хотят».
Да, Грибоедов не особенно любил Москву. Писал тому же Бегичеву: «В Петербурге я по крайней мере имею несколько таких людей, которые, не знаю, настолько ли меня ценят, сколько, я думаю, этого стою, но по крайней мере судят обо мне и смотрят с той стороны, с которой хочу, чтобы на меня смотрели. В Москве совсем другое: спроси у Жандра, как однажды за ужином матушка с презрением говорила о моих стихотворных занятиях и еще заметила во мне зависть, свойственную мелким писателям оттого, что я не восхищаюсь Кокошкиным и ему подобными».
Тем не менее, часто гостил в отчем доме. Признавался: «Этот дом родимый, в котором я вечно как на станции: – приеду, ночую, исчезну».
Отсюда же он призывал Кюхельбекера: «Пиши мне в Москву, на Новинской площади, в мой дом».
Один из современников, В. И. Лыкошин вспоминал: «Дом Грибоедовых был под Новинским, с большой открытой галереею к площади; можно посудить, как счастливы мы были, когда на святой, во время известного катания, мы толпились на этой галерее в куче ровесников и взрослых, собиравшихся смотреть, что происходило под Новинским».
О самом же гулянии – в книге «Прогулки по старой Москве. Арбат».
Здесь же произошло своего рода «открытие» московским обществом комедии «Горе от ума». Якобы, композитор Виельгорский, оказавшись в доме Грибоедовых, начал в рассеянности перебирать бумаги, в беспорядке разбросанные на крышке рояля. Среди них были фрагменты рукописей. Виельгорский углубился в чтение. И уже через несколько часов он носился в санях по московским знакомым, выкрикивая: «Грибоедов сочинил пьесу, каковой еще не знала наша словесность».
7 ноября 1918 года рядом с грибоедовским особняком (в то время – еще настоящим) открыли памятник Жану Жоресу. Он был гипсовым и вскоре развалился. Остались только постамент и камень, что участвовал в нехитрой композиции скульптуры. Этот странный комплект дожил до тридцатых годов и, поскольку на особняке висела мемориальная доска, его считали «камнем Грибоедова». И не замечали всей бессмысленности этой версии.
* * *
За домом Грибоедовых отходит влево от Садового кольца Большой Девятинский переулок, названный так в честь церкви Девяти Мучеников Кизических что на Кочерыжках. Это дорога выводит к Прохоровской мануфактуре, более известной под названием Трехгорки – крупнейшей ткацкой фабрике Москвы и одной из крупнейших в России.
Исследователь московского купечества Павел Бурышкин так описывал род Прохоровых: «Монастырский крестьянин Троице-Сергиевского посада Иван Прохорович Прохоров служил при Московском Митрополите и в половине XVIII века переселил всю свою семью в Москву. По освобождении монастырских крестьян от крепостной зависимости, Иван Прохорович приписался в мещане Дмитриевской слободы в Москве.
Единственный его сын, Василий Иванович, служивший приказчиком у одного старообрядца, занимавшегося пивоварением, после 1771 года завел собственное дело, – он устроил в Хамовниках небольшую пивоварню. Но он был человеком благочестивым и богобоязненным: занятие пивоварением не соответствовало его убеждениям, и он решил искать другого производства. Судьба свела его с Ф. А. Розановым, работавшим на ситценабивочной фабрике и знавшим набивочное производство.
Молодой Прохоров и молодой Розанов решили объединиться и начать свое собственное ситцепечатное дело, что им и удалось в 1799 году. Так возникла Трехгорная Мануфактура.
Дело пошло успешно. Первоначально фабрика занималась лишь набивкой чужого товара, – миткаль доставляли крупные московские торговцы; в Москве своего склада не было, велась небольшая торговля в Скопине и Зарайске. В 1803 году, у князей Хованских была приобретена земля, где была создана Мануфактура.
Прохоров и Розанов были «шурья», то есть женаты на родных сестрах, но их «компания» продолжалась не долго. В 1813 году компаньоны разделились.
В. И. Прохоров продолжал дело при помощи своих сыновей, Тимофея, Ивана, Константина и Якова. Тимофей Васильевич сам был хороший колорист, и под его руководством производство достигло совершенства. Фабрика стала работать свой товар и постепенно круг производства расширялся. Были созданы свои ткацкая и прядильная фабрики, то есть мануфактура стала полной. Были открыты и собственные склады по всей России, в Сибири и Средней Азии.
В дальнейшем был организован Торговый Дом Братья К. и Я. Прохоровы, но впоследствии Константин Васильевич из Дома вышел. Он был женат на Прасковье Герасимовне Хлудовой и является родоначальником другой ветви Прохоровых (Морская Мануфактура). Фабрика на Трех Горах осталась в руках у сыновей Якова Васильевича, Алексея и Ивана. Яков Васильевич скончался в 1858 году.
Иван Яковлевич оказался достойным продолжателем дела своих предков. При нем оно стало расширяться и крепнуть. Фабрика была переоборудована и стала одной из лучших текстильных фабрик в России. В 1899 году торговый дом был преобразован в паевое товарищество Прохоровской Трехгорной мануфактуры».
Василий Иванович Прохоров был личностью легендарной. Перед смертью напутствовал своих наследников: «Любите благочестие и удаляйтесь от худых обществ, никого не оскорбляйте и не исчисляйте чужих пороков; а замечайте свои, живите не для богатства, а для Бога, не в пышности, а в смирении; всех и, больше всего, брат брата любите».
Просветитель же Бестужев писал о нем в таких словах: «Вот купец Прохоров, которого я и лица не знаю, но которого почитаю и уважаю выше всех вельмож на свете, он есть истинный сын Отечества, умеющий употреблять достояние свое в истинное благо. Он купец по рождению, но в душе выше всякого вельможи… Прими дань от меня, почтеннейший человек Прохоров, ты помирил еще меня с любезным моим Отечеством: я первого еще из соотечественников моих вижу такого человека и не знаю лица его. Ты краса русского народа… друг человека, соотечественников».
Дело господ Прохоровых было поставлено всерьез: «В. П. Рябушинский справедливо заметил: «Родовые фабрики были для нас то же самое, что родовые замки для средневековых рыцарей». В отношении Прохоровых это в особенности верно. Прохоровская семья, в лице ее мужчин, прежде всего жила своим делом. Выражение «Прохоровский ситец» было указанием не только на фабричную марку, а на творчество семьи и ее представителей.
Поэтому Прохоровы мало проявили себя в общественной деятельности. Эта культурная и даровитая семья не дала ни городского головы, ни председателя Биржевого комитета. Даже гласным думы, кажется, никто не был. Все время и все внимание уходили на фабрику. Зато на фабрике было сделано все, что можно: больница существовала с 70-х годов, – раньше была приемным покоем; амбулатория, родильный приют, богадельня; школа была устроена в 1816 году; ряд ремесленных училищ для подготовки квалифицированных рабочих, ряд библиотек, свой театр и т. д.
В деле благотворительности Прохоровы действовали, так сказать, «частным порядком», всегда отзывались в годы испытаний. Во время японской войны в Омске был устроен большой лазарет и питательный пункт. Им с успехом заведывала Ан. Ал. Прохорова, бывшая там и представительницей Красного Креста. Во время голода 1892 года Ек. Ив. Беклемишева, урожденная Прохорова, открыла в Черниговском уезде столовую для голодающих и больницу для тифозных. Истратила она на это большие средства, и заразилась от своих больных сыпным тифом. Она была очень талантливая скульпторша: ее вещи были во всех музеях и многих частных коллекциях. Ее талант перешел к ее дочери, Клеоп. Вл. Беклемишевой, одной из самых талантливых и любимых скульпторш в эмиграции».
За создание же социальной инфраструктуры для собственных рабочих Николай Иванович Прохоров получил в 1900 году на Всемирной выставке в Париже Орден Почетного Легиона «За заботу о быте рабочих и по санитарному делу».
Огромное значение уделялось подготовки кадров для собственного производства. Денег на это не жалели, а случалось, что Тимофей Прохоров лично обучал рабочих чтению и письму. Пробовал работать со старыми – дело шло туго. Тогда он решил обучат молодежь, что сразу же дало свои плоды. И в 1816 году Прохоров открывает при фабрике первую ремесленную школу для мальчиков, а спустя четыре года – фабрику-школу на Швивой горке. Здесь обучали и набойке тканей, и собственно ткацкому ремеслу, и резьбе по дереву, и смежным профессиям – портновской, сапожной, столярной, слесарной. Давались и теоретические знания.
Тогда он затратил на этот проект все свои свободные деньги – полмиллиона рублей. Но результат не замедлил сказаться, а Тимофей Прохоров вошел в историю как родоначальник ремесленного образования в России.
Тимофей Васильевич прославился также как автор двух трактатов: «О богатении» и «О бедности». В частности, в первом из них он рассуждал о философии благотворительности: «Человеку нужно стремиться к тому, чтобы иметь лишь необходимое в жизни; раз это достигнуто, то оно может быть и увеличено, но увеличено не с целью наживы, богатства для богатства, а ради упрочения нажитого и ради ближнего. Благотворительность совершенно необходима человеку, но она должна быть непременно целесообразна, серьезна. Нужно знать, кому дать, сколько нужно дать. Ввиду этого необходимо посещать жилища бедных, помогать каждому, в чем он нуждается: работой, советом, деньгами, лекарствами, больницей и пр., и пр. Наградою делающему добро человеку должно служить нравственное удовлетворение от сознания, что он живет „в Боге“».
Другие книги автора:
Популярные книги
