Войти
Текст
отзывы: 0 | рейтинг: 0
История обольщения. Россия
Алексей Митрофанов
Давайте проследим, как развивался и менялся русский обольститель со времен Петра Великого до наших дней. Тем более, многие технологии прошлого актуальны и полезны в наше время. У старого русского обольстителя есть чему поучиться!
История обольщения. Россия
Алексей Митрофанов
© Алексей Митрофанов, 2021
ISBN 978-5-0053-0810-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Обольщение в России издавна считалось чем-то не совсем пристойным, а искусство флирта, соответственно, было задвинуто в самый дальний угол. Именно поэтому на территории нашей страны столь бешеным успехом пользовались всякого рода заезжие Казановы: свои-то робели.
Но и у нас пробивались ростки куртуазности. А часто это были не ростки, а целые деревья, даже рощи. Давайте проследим, как развивался и менялся русский обольститель со времен Петра Великого до наших дней. Тем более, многие технологии прошлого актуальны и полезны в наше время. У старого русского обольстителя есть чему поучиться!
Романтичный фундамент
В глубокой, но не глубочайшей древности, когда Москва еще была столицей, а дома в три этажа удивляли значительно больше, чем ковер-самолет и молодильные яблоки, существовали строгие свадебные традиции – и никакого пикапа.
Все стало рушиться при Петре Первом. Еще вчера девица безвылазно сидела у себя в светелке, ткала холсты и предавалась сладостным мечтам о суженном, а тут вдруг приезжает от царя курьер, и требует, чтоб эту самую девицу, да еще в постыдном европейском костюме везли на ассамблею. Где такие же вчерашние затворницы в окружении бесстыжих щеголей пьют алкогольные напитки, выплясывают откровенно сексуальные танцы и обмениваются с упомянутыми щеголями смелыми взглядами. Дальше взглядов, разумеется, в то время безобразие не заходило (отдельные примеры не в счет, они и в светелках случались) Но все равно – дело дохлое.
Пересказывали историю про некого отважного гардемарина Смольянинова, который, увлекшись прекрасной княжной, забрался на крышу княжеского дома, чтобы потом, когда все захрапят, спуститься в спаленку к прелестнице. Но крыша оказалась ветхая и провалилась, притом гардемарин рухнул в спальню вовсе не к княжне, а к ее матери княгине. Та, ясное дело, приняла его за черта, и это обстоятельство дало Смольянинову некую фору. Словом, сумел убежать.
Другой авантюрист переоделся девкой, но, по ошибке, попал в комнату, где почивал хозяин дома, а вовсе не его очаровательная дочь. Тот проснулся и, увидев около себя, представительницу интересного пола, к тому же, из нижних сословий, принялся ее всяко ощупывать. Девка заорала густым басом, бедный хозяин испугался чуть ли не до полусмерти.
Но, опять же, такие истории случались нечасто и погоду не делали. Большинство воздыхателей все так же воздыхали где-то в отдалении, а девушки знакомились со своими будущими спутниками жизни чуть ли не на свадьбе.
* * *
Ближе к концу XVIII века начала набирать популярность лирическая поэзия. Европейской куртуазностью, естественно, не пахло. Но, по крайней мере, на словах она уже присутствовала. В том числе, любительская. И, возможно, даже в большей степени любительская.
На этом фронте преуспел астраханский губернатор Никита Афанасьевич Бекетов:
Не кидай притворных взоров
И не тщись меня смущать.
Не старайся излеченны
Раны тщетно растравлять.
Я твою неверность знаю
И уж боле не пылаю
Тем огнем, что сердце жгло,
Уж и так в безмерной скуке,
В горьком плаче,
В смертной муке
Дней немало протекло…
И так далее.
* * *
Примерно тогда же культурное общество поразила история с графом Николая Шереметевым. В 1773 году Николай Петрович вернулся из длительного заграничного путешествия в свое родовое поместье Кусково. После просвещенной и изящной европейской жизни, после Англии, Франции, Швейцарии, Германии жизнь российская казалась ему грубой и унылой. Ничего его не радовало, все было скучным, примитивным.
А юная Параша Кузнецова (в те времена фамилии часто давали по профессии родителей, отец у нее был кузнец) играла в знаменитом крепостном театре Шереметевых. Особой красотой она не отличалась. Один из историков так описал ее внешность: «Ни античной, ни классической, ни художественно правильной красоты в ней… не было, напротив, с этой точки зрения лоб нашли бы малым, глаза не достаточно обрисованы ясными линиями и не велики, а по краям несколько растянуты по-Восточному, в волосах нет роскоши, скулы выдаются слишком заметно, колорит лица то нежно-слабый, то смугловатый и запаленный. Но… выражается здесь душа».
Считалось, что как раз своей душой и одухотворенностью юная актриса привлекала зрителей театра – играла она большей частью девушек страстных и чувственных. Тем же и пленила графа. Для него неожиданно открылось, что искусство есть не только в Западной Европе, а еще и в его собственном имении Кусково. Ну а после Николай Петрович понял, что влюблен, притом влюблен взаимно.
Поначалу они вместе музицировали. Но девушка все больше занимала мысли Николая Петровича. Он писал: «Я питал к ней чувства самые нежные, самые страстные… Пиршества переменил я в мирные беседы с моими ближними и искренними, театральные зрелища заступило зрелище природы, дел Божиих и деяний человеческих, постыдную любовь изгнала из сердца любовь постоянная, чистосердечная, нежная».
Но тут и начались первые неприятности. Завистливые шереметевские крепостные, помня о происхождении Параши и, естественно, забыв обо всех ее достоинствах, постоянно задирали девушку.
– Где здесь кузница, кто кузнецом, и есть ли у кузнеца дети? – кричали мальчишки под окнами так называемого «Нового дома».
Жизнь в Кускове сделалась невыносимой. Шереметев решил поселиться в другом своем имении, в Останкине, там, где никто не помнил прошлого возлюбленной и там построить для нее дворец-театр (несмотря на перемены в жизни, одаренная актриса не хотела изменять излюбленному делу).
Но наступила новая напасть. У Параши обострился легочный процесс – болезнь, унаследованная от сильно пьющего и занимавшегося тяжелой физической работой отца. Тогда и совершается невиданное для восемнадцатого века дело: в церкви законным браком венчаются вельможный граф и его собственная крепостная. Ничего подобного в России раньше не было.
* * *
Одновременно с этим романтическим событием развивалось и другое, тоже в театральном мире. Его главные действующие лица – любимцы столичной публики Елизавета Уранова и Сила Сандунов. Лизанька выходила на сцену Эрмитажного театра. В спектакле «Дианино дерево» она, задорная красавица, играла роль Амура, написанную, как говорили, будто специально для нее. Екатерина Великая пришла в восторг и велела Елизавете называть себя Урановой, в честь только что открытой планеты. Толпы великолепных и богатых петербуржцев пытались добиться ее сердца, сулили и бриллиантовые горы, но актриса была равнодушна к поклонникам. Ей дали прозвание – «Амур, не пойманный золотой сеткой».
Ее избранником стал Сила Сандунов – актер безродный, невысокий, небогатый и немолодой. К тому же, известный охотник до так называемых «веселых девиц». И, по большому счету, непонятно – вправду ли он так влюблен, или только желает участвовать в поединке мужчин-обольстителей.
Но не все поклонники Елизаветы были готовы признать поражение. Например, Безбородко – гофмейстер, действительный тайный советник, римский граф и, ко всему прочему, знаменитый придворный бабник. Он пытался соблазнить Елизавету золотом и драгоценностями – ничего не вышло. Она любила Сандунова. Тогда гофмейстер сплел интригу – подговорил директоров придворного театра Соймонова и Храповицкого уволить своего счастливого соперника.
И 10 января 1791 года, чтобы сохранить хотя бы внешнюю пристойность, назначили Сандунову прощальный бенефис. Да и то – после обращения Силы Николаевича к самой императрице.
А Безбородко, как ни странно, успокоился, и даже сделал молодым подарок – огромную шкатулку с бриллиантами. Часть их отдали на Воспитательный дом, а на другую часть построили роскошнейшие бани – Сандуновские.
Затем счастливые супруги крепко поссорились друг с другом, Елизавета Семеновна уехала в Санкт-Петербург, бани же сдали в аренду.
Сила Николаевич был «первым комиком на русских сценах», Елизавета Семеновна обладала «голосом чистым, как хрусталь и звонким, как золото». Однако же в историю они вошли – постройкой бань.
* * *
Интересно сложилась судьба Гавриила Державина. Еще в 1777 году он, будучи отставным поручиком, просватался к семнадцатилетней Екатерине, дочери португальца Бенедикта Бастидона, бывшего камердинера Петра Третьего. Мать же девушки была кормилицей будущего императора Павла.
Словом, Гавриил Романович сделал серьезную заявку. И, пока родители девицы наводили о нем справки, он отважился, вопреки обычаям своего времени, нанести Кате приватный визит. В этот момент совершенно неожиданно вернулась Бастидониха, и застала соискателя у нег собственной дочери. К счастью, к тому моменту сведения были уже собраны, родителей невесты все устраивало, они появились второй раз с иконами, благословили молодых и принялись готовить свадьбу.
Гавриил Романович жил с Екатериной Яковлевной (так переделали на русский лад ее довольно экзотическое отчество) счастливо, но, к сожалению, не долго. Спустя шестнадцать лет супруга умерла. Не привычный к одиночеству, он начал подбирать замену. Тут-то и вспомнился один случайный диалог, состоявшийся еще при жизни Екатерины Яковлевной. Некая девица Дьякова сказала ей полушутя: «Найдите мне такого жениха, как ваш Гаврила Романович. Я пойду за него и, надеюсь, что буду с ним счастлива».
Ободренный этим воспоминанием, поэт отправился к девице с предложением руки и сердца, и она ответила согласием.
Как говорится, дождалась.
* * *
Еще одна романтическая история того же времени была взята Андреем Вознесенским для поэмы, а затем и оперы «Юнона и Авось». А дело обстояло так. 1801 году, после коронации императора Александра Первого, граф Николай Румянцев вступил в практически неограниченную силу. Царь говорил о Румянцеве: «Нет такого дела, которого я не мог бы поручить Николаю Петровичу Румянцеву с полным совершенно доверием, потому что оно будет исполнено абсолютно точно».
Он директор Департамента водных коммуникаций, Министр коммерции, Министр хлеба и земель – была в то время и такая должность. Его стараниями в стране появляется первая деловая газета – «Санкт-Петербургские коммерческие ведомости» и создается так называемая Мариинская система, связавшая водным путем Волгу с Балтийским морем. Важность этой системы шлюзов, каналов и водохранилищ не переоценить. Ее сравнивали и с Панамским каналом, и с другими столь же важными гидропроектами.
А в 1803 году он снаряжает кругосветку Крузенштерна. Именно ее частью было путешествие «Юноны» и «Авось», а также Николая Петровича Резанова. Ему было 42 года, а Кончите 15. Влюбилась в русского красавца без ума.
Все происходило под руководством опытного интригана. Инспектор Русской Америки (так официально называлась резановская должность) слал ему донесение за донесением. Оба авантюриста – один в тиши столичных кабинетов, а другой в испанской Калифорнии – шаг за шагом строили интригу. Один из участников той экспедиции, врач Георг Лангсдорф восхищался Кончитой: «Она выделяется величественной осанкой, черты лица прекрасны и выразительны, глаза обвораживают. Добавьте сюда изящную фигуру, чудесные природные кудри, чудные зубы и тысячи других прелестей. Таких красивых женщин можно сыскать лишь в Италии, Португалии или Испании, но и то очень редко».
А про Николая Петровича мудрый доктор писал: «Можно было бы подумать, что Резанов сразу влюбился в эту молодую испанскую красавицу. Однако ввиду присущей этому холодному человеку осмотрительности, я скорее допущу, что он просто возымел на нее какие-то дипломатические виды».
И вот Резанов, наконец, докладывает Румянцеву: «Здесь должен я Вашему Сиятельству сделать исповедь частных приключений моих. Ежедневно куртизуя гишпанскую красавицу, приметил я предприимчивый характер ее, честолюбие неограниченное, которое при пятнадцатилетнем возрасте уже только одной ей из всего семейства делало отчизну ее неприятною. Всегда шуткою отзывалась она об ней: „Прекрасная земля, теплый климат. Хлеба и скота много, и больше ничего“. Я представил российский климат посуровее и притом во всем изобильней, она готова была жить в нем, и, наконец, нечувствительно поселил я в ней нетерпеливость услышать от меня что-либо посерьезнее до того, что лишь предложил ей руку, то и получил согласие».
Оба интригана празднуют успех. Однако же судьба распоряжается иначе. На обратном пути в Петербург, уже в сухопутной его части, Николай Петрович Резанов неудачно падает с лошади и спустя несколько дней умирает. Кончита узнает о его смерти лишь на следующий год. Девушка сохраняет верность обожаемому жениху. На протяжении двадцати лет она занимается благотворительностью, а затем постригается в монастырь Святого Доминика как Мария Доминга.
Целый Тамбов французов
Впрочем, перенесемся из далекой заграницы в русскую провинцию. Десант мужчин с более-менее приличными манерами неожиданно высадился в Тамбове в 1812 году. Это были беженцы из Москвы и прочих городов, располагавшихся западнее Тамбова. Даже Лев Толстой не обошел это явление своим вниманием. Писал в «Войне и мире»: «В половине сентября Ростовы с своим транспортом раненых приехали в Тамбов и заняли приготовленный для них вперед купеческий дом. Тамбов был набит бежавшими из Москвы, и каждый день прибывали новые семейства. К князю Андрею прибыли его люди, и он поместился в том же доме, где Ростовы, и понемногу оправлялся. Обе барышни ростовского семейства чередовались у его постели. Главная причина тревоги больного – неизвестность о положении отца, сестры и сына, кончилась. Получено было письмо от княжны Марьи с одним и тем же посланным, в котором извещался князь Андрей, что она едет с Коко в Тамбов, благодаря Nicolas Ростову, который спас ее и был для нее самым нежным другом и братом. У Ростовых очистили еще часть дома, пожавшись и уничтожив гостиную, и каждый день ждали княжну Марью».
Большая часть беженцев, однако же, была вполне здорова и бодра. Тамбовские дворянки получили сразу множество новых танцоров, комплиментщиков и вообще интересных мужчин. Получили они, кстати говоря, и новое занятие. Дело в том, что губернатор города, господин Нилов обратился к обывательницам вот с таким воззванием: «К вам я обращаюсь, почтенные российские боярыни, с просьбою приготовить кто сколько может бинтов и корпий. Ваше хозяйство ничего не потеряет, если вы несколько часов уделите на заготовление испрашиваемых мною потребностей, которые зависят от вашей чувственности.
Алексей Митрофанов
Давайте проследим, как развивался и менялся русский обольститель со времен Петра Великого до наших дней. Тем более, многие технологии прошлого актуальны и полезны в наше время. У старого русского обольстителя есть чему поучиться!
История обольщения. Россия
Алексей Митрофанов
© Алексей Митрофанов, 2021
ISBN 978-5-0053-0810-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Обольщение в России издавна считалось чем-то не совсем пристойным, а искусство флирта, соответственно, было задвинуто в самый дальний угол. Именно поэтому на территории нашей страны столь бешеным успехом пользовались всякого рода заезжие Казановы: свои-то робели.
Но и у нас пробивались ростки куртуазности. А часто это были не ростки, а целые деревья, даже рощи. Давайте проследим, как развивался и менялся русский обольститель со времен Петра Великого до наших дней. Тем более, многие технологии прошлого актуальны и полезны в наше время. У старого русского обольстителя есть чему поучиться!
Романтичный фундамент
В глубокой, но не глубочайшей древности, когда Москва еще была столицей, а дома в три этажа удивляли значительно больше, чем ковер-самолет и молодильные яблоки, существовали строгие свадебные традиции – и никакого пикапа.
Все стало рушиться при Петре Первом. Еще вчера девица безвылазно сидела у себя в светелке, ткала холсты и предавалась сладостным мечтам о суженном, а тут вдруг приезжает от царя курьер, и требует, чтоб эту самую девицу, да еще в постыдном европейском костюме везли на ассамблею. Где такие же вчерашние затворницы в окружении бесстыжих щеголей пьют алкогольные напитки, выплясывают откровенно сексуальные танцы и обмениваются с упомянутыми щеголями смелыми взглядами. Дальше взглядов, разумеется, в то время безобразие не заходило (отдельные примеры не в счет, они и в светелках случались) Но все равно – дело дохлое.
Пересказывали историю про некого отважного гардемарина Смольянинова, который, увлекшись прекрасной княжной, забрался на крышу княжеского дома, чтобы потом, когда все захрапят, спуститься в спаленку к прелестнице. Но крыша оказалась ветхая и провалилась, притом гардемарин рухнул в спальню вовсе не к княжне, а к ее матери княгине. Та, ясное дело, приняла его за черта, и это обстоятельство дало Смольянинову некую фору. Словом, сумел убежать.
Другой авантюрист переоделся девкой, но, по ошибке, попал в комнату, где почивал хозяин дома, а вовсе не его очаровательная дочь. Тот проснулся и, увидев около себя, представительницу интересного пола, к тому же, из нижних сословий, принялся ее всяко ощупывать. Девка заорала густым басом, бедный хозяин испугался чуть ли не до полусмерти.
Но, опять же, такие истории случались нечасто и погоду не делали. Большинство воздыхателей все так же воздыхали где-то в отдалении, а девушки знакомились со своими будущими спутниками жизни чуть ли не на свадьбе.
* * *
Ближе к концу XVIII века начала набирать популярность лирическая поэзия. Европейской куртуазностью, естественно, не пахло. Но, по крайней мере, на словах она уже присутствовала. В том числе, любительская. И, возможно, даже в большей степени любительская.
На этом фронте преуспел астраханский губернатор Никита Афанасьевич Бекетов:
Не кидай притворных взоров
И не тщись меня смущать.
Не старайся излеченны
Раны тщетно растравлять.
Я твою неверность знаю
И уж боле не пылаю
Тем огнем, что сердце жгло,
Уж и так в безмерной скуке,
В горьком плаче,
В смертной муке
Дней немало протекло…
И так далее.
* * *
Примерно тогда же культурное общество поразила история с графом Николая Шереметевым. В 1773 году Николай Петрович вернулся из длительного заграничного путешествия в свое родовое поместье Кусково. После просвещенной и изящной европейской жизни, после Англии, Франции, Швейцарии, Германии жизнь российская казалась ему грубой и унылой. Ничего его не радовало, все было скучным, примитивным.
А юная Параша Кузнецова (в те времена фамилии часто давали по профессии родителей, отец у нее был кузнец) играла в знаменитом крепостном театре Шереметевых. Особой красотой она не отличалась. Один из историков так описал ее внешность: «Ни античной, ни классической, ни художественно правильной красоты в ней… не было, напротив, с этой точки зрения лоб нашли бы малым, глаза не достаточно обрисованы ясными линиями и не велики, а по краям несколько растянуты по-Восточному, в волосах нет роскоши, скулы выдаются слишком заметно, колорит лица то нежно-слабый, то смугловатый и запаленный. Но… выражается здесь душа».
Считалось, что как раз своей душой и одухотворенностью юная актриса привлекала зрителей театра – играла она большей частью девушек страстных и чувственных. Тем же и пленила графа. Для него неожиданно открылось, что искусство есть не только в Западной Европе, а еще и в его собственном имении Кусково. Ну а после Николай Петрович понял, что влюблен, притом влюблен взаимно.
Поначалу они вместе музицировали. Но девушка все больше занимала мысли Николая Петровича. Он писал: «Я питал к ней чувства самые нежные, самые страстные… Пиршества переменил я в мирные беседы с моими ближними и искренними, театральные зрелища заступило зрелище природы, дел Божиих и деяний человеческих, постыдную любовь изгнала из сердца любовь постоянная, чистосердечная, нежная».
Но тут и начались первые неприятности. Завистливые шереметевские крепостные, помня о происхождении Параши и, естественно, забыв обо всех ее достоинствах, постоянно задирали девушку.
– Где здесь кузница, кто кузнецом, и есть ли у кузнеца дети? – кричали мальчишки под окнами так называемого «Нового дома».
Жизнь в Кускове сделалась невыносимой. Шереметев решил поселиться в другом своем имении, в Останкине, там, где никто не помнил прошлого возлюбленной и там построить для нее дворец-театр (несмотря на перемены в жизни, одаренная актриса не хотела изменять излюбленному делу).
Но наступила новая напасть. У Параши обострился легочный процесс – болезнь, унаследованная от сильно пьющего и занимавшегося тяжелой физической работой отца. Тогда и совершается невиданное для восемнадцатого века дело: в церкви законным браком венчаются вельможный граф и его собственная крепостная. Ничего подобного в России раньше не было.
* * *
Одновременно с этим романтическим событием развивалось и другое, тоже в театральном мире. Его главные действующие лица – любимцы столичной публики Елизавета Уранова и Сила Сандунов. Лизанька выходила на сцену Эрмитажного театра. В спектакле «Дианино дерево» она, задорная красавица, играла роль Амура, написанную, как говорили, будто специально для нее. Екатерина Великая пришла в восторг и велела Елизавете называть себя Урановой, в честь только что открытой планеты. Толпы великолепных и богатых петербуржцев пытались добиться ее сердца, сулили и бриллиантовые горы, но актриса была равнодушна к поклонникам. Ей дали прозвание – «Амур, не пойманный золотой сеткой».
Ее избранником стал Сила Сандунов – актер безродный, невысокий, небогатый и немолодой. К тому же, известный охотник до так называемых «веселых девиц». И, по большому счету, непонятно – вправду ли он так влюблен, или только желает участвовать в поединке мужчин-обольстителей.
Но не все поклонники Елизаветы были готовы признать поражение. Например, Безбородко – гофмейстер, действительный тайный советник, римский граф и, ко всему прочему, знаменитый придворный бабник. Он пытался соблазнить Елизавету золотом и драгоценностями – ничего не вышло. Она любила Сандунова. Тогда гофмейстер сплел интригу – подговорил директоров придворного театра Соймонова и Храповицкого уволить своего счастливого соперника.
И 10 января 1791 года, чтобы сохранить хотя бы внешнюю пристойность, назначили Сандунову прощальный бенефис. Да и то – после обращения Силы Николаевича к самой императрице.
А Безбородко, как ни странно, успокоился, и даже сделал молодым подарок – огромную шкатулку с бриллиантами. Часть их отдали на Воспитательный дом, а на другую часть построили роскошнейшие бани – Сандуновские.
Затем счастливые супруги крепко поссорились друг с другом, Елизавета Семеновна уехала в Санкт-Петербург, бани же сдали в аренду.
Сила Николаевич был «первым комиком на русских сценах», Елизавета Семеновна обладала «голосом чистым, как хрусталь и звонким, как золото». Однако же в историю они вошли – постройкой бань.
* * *
Интересно сложилась судьба Гавриила Державина. Еще в 1777 году он, будучи отставным поручиком, просватался к семнадцатилетней Екатерине, дочери португальца Бенедикта Бастидона, бывшего камердинера Петра Третьего. Мать же девушки была кормилицей будущего императора Павла.
Словом, Гавриил Романович сделал серьезную заявку. И, пока родители девицы наводили о нем справки, он отважился, вопреки обычаям своего времени, нанести Кате приватный визит. В этот момент совершенно неожиданно вернулась Бастидониха, и застала соискателя у нег собственной дочери. К счастью, к тому моменту сведения были уже собраны, родителей невесты все устраивало, они появились второй раз с иконами, благословили молодых и принялись готовить свадьбу.
Гавриил Романович жил с Екатериной Яковлевной (так переделали на русский лад ее довольно экзотическое отчество) счастливо, но, к сожалению, не долго. Спустя шестнадцать лет супруга умерла. Не привычный к одиночеству, он начал подбирать замену. Тут-то и вспомнился один случайный диалог, состоявшийся еще при жизни Екатерины Яковлевной. Некая девица Дьякова сказала ей полушутя: «Найдите мне такого жениха, как ваш Гаврила Романович. Я пойду за него и, надеюсь, что буду с ним счастлива».
Ободренный этим воспоминанием, поэт отправился к девице с предложением руки и сердца, и она ответила согласием.
Как говорится, дождалась.
* * *
Еще одна романтическая история того же времени была взята Андреем Вознесенским для поэмы, а затем и оперы «Юнона и Авось». А дело обстояло так. 1801 году, после коронации императора Александра Первого, граф Николай Румянцев вступил в практически неограниченную силу. Царь говорил о Румянцеве: «Нет такого дела, которого я не мог бы поручить Николаю Петровичу Румянцеву с полным совершенно доверием, потому что оно будет исполнено абсолютно точно».
Он директор Департамента водных коммуникаций, Министр коммерции, Министр хлеба и земель – была в то время и такая должность. Его стараниями в стране появляется первая деловая газета – «Санкт-Петербургские коммерческие ведомости» и создается так называемая Мариинская система, связавшая водным путем Волгу с Балтийским морем. Важность этой системы шлюзов, каналов и водохранилищ не переоценить. Ее сравнивали и с Панамским каналом, и с другими столь же важными гидропроектами.
А в 1803 году он снаряжает кругосветку Крузенштерна. Именно ее частью было путешествие «Юноны» и «Авось», а также Николая Петровича Резанова. Ему было 42 года, а Кончите 15. Влюбилась в русского красавца без ума.
Все происходило под руководством опытного интригана. Инспектор Русской Америки (так официально называлась резановская должность) слал ему донесение за донесением. Оба авантюриста – один в тиши столичных кабинетов, а другой в испанской Калифорнии – шаг за шагом строили интригу. Один из участников той экспедиции, врач Георг Лангсдорф восхищался Кончитой: «Она выделяется величественной осанкой, черты лица прекрасны и выразительны, глаза обвораживают. Добавьте сюда изящную фигуру, чудесные природные кудри, чудные зубы и тысячи других прелестей. Таких красивых женщин можно сыскать лишь в Италии, Португалии или Испании, но и то очень редко».
А про Николая Петровича мудрый доктор писал: «Можно было бы подумать, что Резанов сразу влюбился в эту молодую испанскую красавицу. Однако ввиду присущей этому холодному человеку осмотрительности, я скорее допущу, что он просто возымел на нее какие-то дипломатические виды».
И вот Резанов, наконец, докладывает Румянцеву: «Здесь должен я Вашему Сиятельству сделать исповедь частных приключений моих. Ежедневно куртизуя гишпанскую красавицу, приметил я предприимчивый характер ее, честолюбие неограниченное, которое при пятнадцатилетнем возрасте уже только одной ей из всего семейства делало отчизну ее неприятною. Всегда шуткою отзывалась она об ней: „Прекрасная земля, теплый климат. Хлеба и скота много, и больше ничего“. Я представил российский климат посуровее и притом во всем изобильней, она готова была жить в нем, и, наконец, нечувствительно поселил я в ней нетерпеливость услышать от меня что-либо посерьезнее до того, что лишь предложил ей руку, то и получил согласие».
Оба интригана празднуют успех. Однако же судьба распоряжается иначе. На обратном пути в Петербург, уже в сухопутной его части, Николай Петрович Резанов неудачно падает с лошади и спустя несколько дней умирает. Кончита узнает о его смерти лишь на следующий год. Девушка сохраняет верность обожаемому жениху. На протяжении двадцати лет она занимается благотворительностью, а затем постригается в монастырь Святого Доминика как Мария Доминга.
Целый Тамбов французов
Впрочем, перенесемся из далекой заграницы в русскую провинцию. Десант мужчин с более-менее приличными манерами неожиданно высадился в Тамбове в 1812 году. Это были беженцы из Москвы и прочих городов, располагавшихся западнее Тамбова. Даже Лев Толстой не обошел это явление своим вниманием. Писал в «Войне и мире»: «В половине сентября Ростовы с своим транспортом раненых приехали в Тамбов и заняли приготовленный для них вперед купеческий дом. Тамбов был набит бежавшими из Москвы, и каждый день прибывали новые семейства. К князю Андрею прибыли его люди, и он поместился в том же доме, где Ростовы, и понемногу оправлялся. Обе барышни ростовского семейства чередовались у его постели. Главная причина тревоги больного – неизвестность о положении отца, сестры и сына, кончилась. Получено было письмо от княжны Марьи с одним и тем же посланным, в котором извещался князь Андрей, что она едет с Коко в Тамбов, благодаря Nicolas Ростову, который спас ее и был для нее самым нежным другом и братом. У Ростовых очистили еще часть дома, пожавшись и уничтожив гостиную, и каждый день ждали княжну Марью».
Большая часть беженцев, однако же, была вполне здорова и бодра. Тамбовские дворянки получили сразу множество новых танцоров, комплиментщиков и вообще интересных мужчин. Получили они, кстати говоря, и новое занятие. Дело в том, что губернатор города, господин Нилов обратился к обывательницам вот с таким воззванием: «К вам я обращаюсь, почтенные российские боярыни, с просьбою приготовить кто сколько может бинтов и корпий. Ваше хозяйство ничего не потеряет, если вы несколько часов уделите на заготовление испрашиваемых мною потребностей, которые зависят от вашей чувственности.
Другие книги автора:
Популярные книги
